(495) 925-77-13 ИНСТИТУТ ХРИСТИАНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Психолого-педагогические антиномии праздничной стихии

Х   РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ЧТЕНИЯ 2002 г. 30 января 2002 года.

Протоиерей БОРИС НИЧИПОРОВ
кандидат психологич. наук,
зав. кафедрой ТвГУ.

ПСИХОЛОГО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ АНТИНОМИИ ПРАЗДНИЧНОЙ СТИХИИ

Антиномия

Уже в заявленном названии моего доклада есть два ключевых слова: это "антиномия" и "праздник". Первое, "антиномия", будет иметь отношение к методу, способу постижения реальности, второе - к самому содержанию, о чем мы еще будем говорить.

Во всех религиозных или просто подлинно правдивых текстах о человеке мы обнаруживаем не просто сложность, но алогизм, совмещение как бы несовместимого. Но странно, что именно это обстоятельство и делает текст понятным и глубоким. Скажем, Христос за мгновение до воскрешения Своего друга Лазаря плачет над его телом. Он же сначала называет апостолов родом неверным (Мф.17,17), а в Нагорной проповеди в их же адрес звучит: вы - соль земли и свет мира (Мф.5, 14, 13). Трижды предавший Своего Учителя Петр становится по Его же благословению первоверховным апостолом. Понятно, что это глубинное и подлинное благословение.

Греки еще до Христа, в частности, Эмпедокл, говоря о человеке, восклицал с одинаковой силой: "Ничего нет более великого и прекрасного, чем человек", и через строчку он же говорит: "О как ты жалок, человеческий род!" И то, и другое является правдой о человеке.

Есть правильные духовные состояния, через которые открывается, выстраивается сама акция вхождения в эту антиномийную реальность. Это есть трезвение. Трезвение - это воля и способность одновременно удерживать в актах постижения сразу два полюса. Эти полюса одновременно и энергийные, и нравственные.

Вспомним святоотеческую формулу и завет: "Держи ум свой во аде и не отчаивайся". Антиномийный принцип в раннем догматическом богословии был положен в основу и Халкидонского соборного решения (451 г.) о неслиянном и нераздельном единстве Божественного и человеческого во Христе.

Бывает так, что лучше поэта не скажешь. Послушаем Тютчева:

О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,
О как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!

Главными же условиями созерцания современности являются одновременно явленные смирение и мужество. Сцилла и Харибда в обнаружении себя такого какой "я" есть сейчас, здесь и теперь. Как же быть современным? Вышеславцев пишет, что Христа распяли за то, что Он был современным, потому что Ветхий Завет оставался уже позади. И здесь и теперь - с одной стороны, это ностальгия по прошлому ("раньше было лучше") и приятные, но, впрочем, пустые проекции в будущее. Скажем, новогодние надежды "С Новым Годом! С новым счастьем!"

Помните очень красивую детско-юношескую песню, где к будущему обращаются как к сущности и как бы с мольбой, понимая всю его непредсказуемость и неотвратимость:

Не будь ко мне жестоко,
Прекрасное далеко,
Не будь ко мне жестоко -
Я начинаю путь.

Это первая часть и введение в методологию постижения.

Праздничная стихия

Что за сила проявляется в нас, когда мы хотим жить: любить, терпеть, наслаждаться, трудиться? И.Фихте называет это "инстинктом жизни", З.Фрейд - "либидо", А.Швейцер - "благоговением перед жизнью", Б.П.Вышеславцев - "эросом". Я называю - праздничной стихией.

Грек Силен, не знавший возродительной, радостной культовой стихии дионисийства, писал:

Лучший удел из уделов земных -
Не родиться на землю…
Если ж родился, скорее
Пройти чрез ворота Аида.

Культ Диониса в Греции, как известно, поздний (VI-VII вв. до н.э.). Именно он открыл людям радость и веру в снисхождение божества. Именно через Диониса дохристианский мир получил начальный опыт умершего, страдающего и воскресающего бога. Отсюда берет свое начало радость всенародного карнавального пира. В Европе формируется праздничная мистериальная культура. Выражение "дионисийство нечто принесло" неточно. Дионисийство открыло радости шлюзы, которые были закупорены до времени в душах греков. В русской культуре мы знаем дионисийство раннего Пушкина.

Но и у греков, и у позднего Пушкина с Дионисом появилось много проблем. Очень скоро стало ясно, что культ Диониса имеет в своем пределе нечто прямо противоположное подлинному празднику: это жестокость к тем, что не хочет праздновать праздник "вместе с нами". Это реальность "Пира во время чумы", когда игнорируется реальность печали и скорби смерти. Это "окаянные дни" а-ля Бунин, когда власть берет тупость и невежество. А невежество, по словам Лакана - это состояние не просто мало знаний, когда чего-то мало. Невежество - это страсть. Бунин пишет: "1 января. Москва, 1918. А кругом нечто поразительное: почти все почему-то необыкновенно веселы, - кого ни встретишь на улице, просто сияние от лица исходит! Приехал Д. - бежал из Симферополя. Там, говорит, "неописуемый ужас", солдаты и рабочие "ходят прямо по колено в крови". Какого-то старика-полковника живьем зажарили в паровозной топке". Это еще один демонический компонент такого якобы "праздника" - полное нечувствие к страданиям.

Греки все это поняли. Поняли, что Дионис нуждается в сдерживании, в предсказуемости, в окормлении. Ибо, только дионисийствуя, никто не будет выращивать хлеб, растить детей и прочее. Аполлон, брат Диониса - вот кто, по мнению греков, может сделать это. В скобках заметим, что Аполлон - божество закона и порядка, взятый сам по себе, - тоже как бы не подарок. Всегда после шабаша и вольницы хочется "навести порядок". Но это ошибка другого полюса - и личностная ("с понедельника начинаю новую жизнь") и социальная, общественная. В последнем случае нужна железная рука и тюрьмы. В этом, собственно, и есть вся суть известного монолога Великого Инквизитора у Достоевского. Он обвинял Христа, что Он напрасно дал людям личную свободу. Человек не готов к ней. "Дай ему, слабому человеку - сам ее свяжет и назад принесет", - говорит он Христу. В.В.Розанов писал по этому поводу, что желание построить идеальное общество пагубно и сопряжено с насилием и убийством свободы. Несовершенный "курятник" предпочтительнее "хрустального дворца".

Таким образом, нужно было создать двуипостасное божество. Мы знаем, что единение братьев произошло в Дельфах. Что это было стихийное нарождение божества, или его социальное проектирование - Бог весть. "Дельфийское прорицалище" было для греков не только их мистическим и религиозным центром, но и, по собственному их выражению, и "пупом земли". "Пуп земли" - для нас, психологов, - центр схождения всех сил, энергийный сгусток. А что это есть в онтологии нового времени - это есть сердце, это душевно-мистическое средоточие всей души человека. А что есть для психологов Дионис и Аполлон? Это есть свободная, играющая стихия самых разных сил, с одной стороны, и сдерживающее, оформляющее начало, с другой. Однако увы! Подлинного соединения, синтеза, снятия этих двух оппозиций исторические греки так не узнали. Надо признать, что поздняя религиозно-культовая попытка греков воссоединить двух братьев была, конечно, и политическим, и государственным компромиссом. Она, эта попытка, не удалась. Мироощущение тех исторических греков стало формироваться в другой плоскости как эсхатологическое. Впрочем, так было и в Палестине, и вообще на Востоке. Все ждали Христа.

В том-то и дело, что подлинное единство и одновременно снятие двух антиномийных реалий могло состояться только в одном Лице. Именно Лицо, Лик Христа, Его Богочеловечность объединила неслитно и нераздельно две реальности свободы и закона, страдания - и это Крестные муки Спасителя - и пасхального объединительного, соборного веселья - с другой.

На этом можно было бы и закончить, но есть еще ряд замечаний, которые нуждаются в доказательствах, но здесь нет времени.

Личностный праздник есть праздник осуществленного замысла - замысла Бога о пути личности, который (замысел) сама личность постигла, угадала и согласилась в этом с Богом. В этом весь смысл евангельской притчи о талантах.

Есть состояние не-праздника. Предельной точкой этого состояния является одиночество. Есть одиночество ситуативное (например, смерть близкого человека), психопатологическое (скажем, шизофренический аутизм) и проч. Но это все человеческое. Но есть онтологическое произвольное одиночество. 13-летний М.Ю.Лермонтов описал в этом смысле поразительное откровение об одиночестве.

И душно кажется на родине,
И сердцу тяжко, и душа тоскует…
Не зная ни любви, ни дружбы сладкой,
Средь бурь пустых томится юность наша,
И быстро злобы яд ее мрачит,
И нам горька остылой жизни чаша;
И уж ничто души не веселит.

И это в тринадцать-то лет!

Это произвольное экзистенциальное отвержение Посредника и Бога. Бог есть подлинный Посредник между людьми: Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус (1 Тим. 2,5). Понятно, что это сильное утверждение нуждается в доказательствах. Но пойдем еще дальше и скажем еще и следующее. Многие люди, которые утверждают, что они не знают Бога, или, как они говорят, "не верят" в Бога - так вот они на самом деле мистически, сердечно все же не отвергают Его как Посредника. Но есть и иное - подлинное отвержение. И тогда наступает полное одиночество, и преподобный Серафим называл это состояние отвержением, добавил - само-отвержением. И потом вскоре обязательно наступает смерть. И это есть путь камикадзе. Впрочем, воля всегда свободна. И пока человек жив, все обратимо.

Собирание себя

И последний, совсем короткий пассаж. Физическое одиночество. Я, "один в доме", "один в келье" и проч. - не есть, конечно, одиночество по сути. Один монах долгие годы вопрошал Божию Матерь - кто есть монах? И ответ был: "Монах - это молитвенник за весь мир!" И вот теперь еще одна антиномия:

ОДИНОЧЕСТВО - УЕДИНЕНИЕ

Преподобного старца Силуана спрашивали - почему он не читает газет. Он отвечал: "А зачем? И так ясно, что все люди в мире страдают. И хочется за них помолиться". Это не есть одиночество. Это уединение "наедине со всеми".

У Рильке это сказано великолепно:

О святое одиночество - ты!
И дни просторны, светлы и чисты,
Как проснувшийся утренний сад.
Одиночество! Зовам далеким не верь.
И крепко держи золотую дверь,
Там, за нею - желаний дверь!

В онтологическом смысле это не есть одиночество. Это есть уединение.

Ответы на вопросы

Об одиночестве. Что делать одиноким в церковной ограде?

Я вот о чем думаю. Помните, у Лермонтова есть стихотворение. Часто мы привыкаем, например, к молитве, скажем, "Отче наш", и не понимаем, что это за молитва. Так же и "Выхожу один я на дорогу", помните, о чем он там говорит: путь блестит, все внемлет Богу, звезда с звездою говорит… - он все видит, всю красоту окружающую. И вдруг потом он говорит: что же мне так больно? А что же тебе так больно?.. Нет, не хочется ему этого. Это есть отвержение. Почему? Это есть тайна. Он видит эту красоту, видит Божество, видит благодать, даже может к ней прикоснуться, он это понимает, но почему-то не хочет. Вот какая-то тоска, уныние, отчаяние. Почему так получается? Неизвестно.

Скажите пожалуйста, человек в пространстве между Богом и диаволом или между человеком и Богом?

Человек - это же тоже сущность. Здесь все вместе. Поэтому и его воля свободна, и Божественное прикосновение существует, и, раз мы допускаем демоническое, то и демоническое тоже.

А по поводу вот этого решения - я еще два слова хочу сказать: я анализировал легенду о Садко. Она интереснее, чем языческие легенды, потому что она христианская. Помните, где все решается? Все решается на дне, Садко сам все решает. Когда он вместе с царем морским хвостом крутит, и там погибают корабли, - помните, как там все было, черные корабли, и решается вопрос: с кем ему быть? Микола с ним разговаривает. В самой опере этого нет, в либретто, а в самом тексте есть. Николай ему говорит: ты с ним больше, с царем морским, не общайся. Тот ему отвечает: я не волен, он сам меня заставляет. А Николай: нет, ты струночки-то повырви-ка, и скажи: больше у меня гуслей нет. Вот такой вопрос Садко решает сам, один, на дне. Там нет советчиков, нет психотерапевтов, там никого нет. Там только он. Он, Бог, и еще этот, который… Как он решает, почему он так решает - это невозможно заранее определить, но в данном случае он решает это положительно, но есть множество примеров, когда все решают, к сожалению, в другую сторону.

Отец Борис, можно ли сказать, что сущность человека непознаваема, и эта непознаваемость ведет к снижению антиномий?

Но это та же антиномия: знание и незнание.

Да, но можно ли сказать, что в развитии человека к обожению дается снижение антиномичности?

Я думаю, что нет снижения антиномичности, потому что Бог непознаваем, и в этом смысле всегда глубина остается непознаваема, как океан огромный.

Так же точно и человек?

Я думаю, да.

Отец Борис, в современной культуре фактически мы видим попытку подмены евангельской праздничности другими понятиями. Вы рассматриваете этот вопрос?

Да, конечно. Это подмена такого плана, когда у нас возникает подмена мудрости, благородства, доброты, другим; например - можно сказать "крутость". А это же совсем другое. Но обычно мы не замечаем этого. Так же и здесь. Вот этот "сэйшн", как сейчас говорят, этот праздник - он, к сожалению, не удается; нет ни тишины, ни благодати, много чего нет. Нет Пасхи. И здесь попытка создать как бы такую имитацию.

Онтологичны ли нерелигиозные праздники?

Они ситуативны все-таки. День рождения, скажем, не справляют же в церкви. Он персональный, не общественный. И вообще в церкви дни рождения святых тоже не празднуют, кроме Иоанна Предтечи. А о нем сказано, что он - самый высший из людей. Празднуют же только перенесение мощей и день кончины святого.

Можно ли рассматривать одиночество человека как полное пожизненное одиночество в том плане, что человек разлучен с Богом и подвергается как бы опасностям и т.д.? Бог не покровительствует ему полностью.

А кто его разлучал с Богом? "Кто нас разлучит с Богом?" Не разлучен человек с Богом, а он сам ушел от Бога. Мы можем на любом месте призвать Бога, и будем с Богом. А Бог оставляет нас ведь промыслительно; на самом деле Он нас вообще не оставляет. Если можно сказать об оставлении, то только для того, чтобы мы проявили свою волю, какие-то свои качества, и увидели затем, что же нам было дано. Когда блудный сын уходит, он же уходил сам, понимаете? И мы знаем, как отец страдал, хотя об этом ничего не сказано в тексте. Он страдал, и плакал, и молился. И потом сын осознал всё и вернулся.

Как в данном случае трансцендентироваться от дихотомии по Канту "синтез-антисинтез"?

Тезис-антитезис у Канта не есть антиномия, о чем я говорю, и о чем говорит отец Павел Флоренский. Дело в том, что у Канта, например, белое и черное никогда не могут быть примиримы, это жесткая антиномия. Но во Христе это может быть примирением двух антиномий, двух казалось бы несовместимых вещей.