(495) 925-77-13 ИНСТИТУТ ХРИСТИАНСКОЙ ПСИХОЛОГИИ
Книга восемнадцатая

Говорит о распространении земного града совместно с градом небесным от времени Авраама и до конца мира, и приводит предсказания о Христе как сивилл, так особен­но священ­ных пророков, писав­ших с основания римского царства.

Глава I

О том, что было сказано в предыдущих семнадцати книгах, доведен­ных до времени Спасителя

Я обещал написать о начале, распространении и неизбежном конце двух градов, из которых один – град Божий, а другой – град настоящего века, где стран­ствует теперь и град Божий, насколько он принадлежит к человеческому роду. Но прежде, насколько мне помогла благодать Христова, я опроверг противников града Божия, которые Создателю его, Христу, предпочитают сво­их богов и с пагубной для себя злобой ненавидят христиан. Это я сделал в первых десяти книгах. Что же касает­ся того трой­с­т­вен­ного обещания, о котором я только что упомянул, то начало обо­их градов изложено мною в следу­ю­щих за десятью четырех книгах. Потом в еще одной, пятнадцатой книге настоящего сочинения, говорит­ся об их распространении от первого человека до потопа; и затем, как в истории, так и в нашем сочинении, оба града продолжают идти совместно вплоть до Авраама. Но начиная с патриарха Авраама до времени царей Израиль­ских, – на чем мы закончили шестнадцатую книгу, – и от этого времени до прише­с­т­вия во плоти самого Спасителя, на чем заканчивает­ся книга семнадцатая, мое сочинение повествует о распространении одного только града Божия, хотя в настоящем веке этот град не жил обособлен­но, но оба они, как и с самого начала, всегда вместе в зависимости от успехов того или другого в делах человеческих сообщали временам различный характер. Это я сделал для того, чтобы с первого момента, как обетования Божий начали быть более ясными, и до самого рождения от Девы Того, в Ком должно было исполниться обетованное, судьбы града Божия, не переплетаясь с противоположными судьбами другого града, обрисовывались отчетливей; хотя до откровения Нового завета он ходил не в свете, а в тени. Теперь я считаю нужным сделать то, что опустил, – коснусь и судеб другого града со времени Авраама настолько, чтобы читатели сами могли оба их между собою сравнить.

Глава II

О царях и эпохах земного града, с которыми совпадают хронологические даты о жизни святых, начиная с рождения Авраама

Итак, обще­с­т­во смертных, рассеянное на земле повсюду и при всем различии местных условий соединен­ное известной общностью одной и той же природы, – вследствие того, что каждый ищет своей пользы и удовлетворения сво­их желаний, а того, к чему он стремит­ся, или не хватает никому, или хватает, но не всем, – не будучи тожде­с­т­венно, по большей части разделяет­ся само против себя, и часть, которая пересиливает, угнетает другую. Побежден­ная подчиняет­ся победив­шей, предпочитая, конечно, не только господству, но и самой свободе хоть какой-нибудь мир и спасение; и это – до такой степени, что те составляли предмет великого удивления, которые предпочитали лучше погибнуть, чем переносить рабство. Ибо почти у всех народов высказывал­ся некоторым образом голос природы, по которому они обычно предпочитали покориться победителям, чем подвергнуться уничтожению вследствие истреби­тель­ной войны. Из этого вышло так, что не без действия промысла Божия, во власти которого находит­ся то, чтобы каждый посредством войны или покорял­ся сам, или покорял других, одни обладали царствами, а другие подчинялись царству­ю­щим. Но из многих земных царств, на которые разделяет­ся обще­с­т­во земных выгод или желаний (которое мы называем градом мира сего), мы выделя­ем два царства, сделав­шихся самыми знаменитыми: сперва Ассирийское, затем Римское, разграничен­ные и отделен­ные друг от друга как по времени, так и по месту. Ибо как первое возникло прежде, а второе – после, так то возникло на Востоке, а это – на Западе; и притом с концом первого совпадает начало другого. Что же касает­ся остальных царств и остальных царей, то я назвал бы их резервами тех двух.

Итак Нин был вторым царем ассирийцев, наследовав­шим отцу своему Белу, первому царю этого царства, когда в земле Халдейской родил­ся Авраам. Было в то время еще небольшое царство Сикионское, с которого известный ученый Марк Варрон, повествуя о племени народа римского, начинает как по времени самого древнего. От царей Сикионских он переходит к афинянам, от афинян к латинянам, а от этих к римлянам. Но до основания Рима царства Сикионское и Афинское представляют­ся весьма незначи­тель­ными по сравнению с Ассирийским. Правда, и по признанию Саллюстия, римского историка, в Греции были весьма знамениты афиняне, но более благодаря молве, чем на самом деле. Ибо, говоря об афинянах, Саллюстий замечает: «Деяния афинян, как я думаю, были довольно велики и блестящи, однако несколько менее значи­тель­ны, чем как говорит о них молва. Но поскольку среди них явились писатели с великим талантом, то дела их во всем мире превозносят­ся, как дела величайшие. Доблесть совершав­ших их представляет­ся настолько удиви­тель­ной, насколько смогли описать ее великие таланты». Немалую славу придали этому городу науки и философия, так как занятия этого рода процветали прежде всего имен­но там. Но что касает­ся политического значения, то ни одно государство в первые времена не было сильнее и не распространялось так далеко и широко, как Ассирийское.

Повествуют, что тамошний царь Нин, сын Вела, всю Азию, которая по счету называет­ся третьей, а по величине являет­ся половиной всего земного шара, покорил до самых пределов Ливии. Власть его на Востоке не распространялась на одних только индийцев; но и этих после его смерти покорила его жена, Семирамида. Таким образом, все, какие только были в тех странах народы и цари, повиновались господству и власти ассирийцев и делали то, что им приказывалось. Итак, Авраам родил­ся в этом царстве среди халдеев во времена Нина. Но поскольку события греческие нам гораздо более известны, чем ассирийские, и те, которые искали первые и древнейшие следы племени римского народа, последователь­ность исторических периодов вели через греков к латинянам, а от последних к римлянам, которые и сами суть латиняне, то мы должны, где нужно, упоминать царей ассирийских, чтобы видно было, как Вавилония, этот как бы первый Рим, разрасталась параллель­но со стран­ству­ю­щим в этом мире градом Божиим; но события, которые должны быть включены в настоящее сочинение для сравнения того и другого, т. е. земного и небесного градов, мы вынуждены брать от греков и латинян, у которых и сам Рим являет­ся как бы второй Вавилонией.

Итак, когда родил­ся Авраам, вторыми царями были: у ассирийцев Нин, у сикионцев Европс; а первыми царями были: у тех Бел, у этих Эгиалей. Когда после выхода Авраама из Вавилонии Бог обещал ему, что от него про­изойдет великое потомство и в темени его благословят­ся все народы, ассирийцы имели четвертого царя, а сикионцы – пятого. У первых после матери своей Семирамиды царствовал сын Нина; последняя, говорят, была им умерщвлена, когда осмелилась осквернить сына кровосмеси­тель­ным со­итием. Некоторые думают, что имен­но она постро­ила Вавилон, хотя она могла только восстановить его: когда и как он был построен, – об этом мы сказали в шестнадцатой книге. Сына Нина и Семирамиды, который после матери наследовал царство, одни называют также Нином, а другие Нинием, про­изводя его имя от имени отца. Царством же Сикионским управлял в то время Телксион. В его царствование были такие безмятежные и счастливые времена, что, когда он умер, его почтили, как бога, жертвоприношениями и играми, которые, говорят, и установлены были впервые в его честь.

Глава III

При каких царях ассирийских и сикионских у столетнего Авраама по обетованию родил­ся Исаак, а у шестидесятилетнего Исаака от Ревекки про­изошли близнецы Исав и Иаков

В это же время у столетнего Авраама, по обетованию Божию, родил­ся сын Исаак от Сарры, которая, будучи бесплодной и состарив­шейся, потеряла уже надежду на потомство. А у ассирийцев был тогда пятым царем Аралий. У самого же Исаака на шестидесятом году родились близнецы Исав и Иаков, которых родила ему Ревекка, когда еще был жив дед их Авраам и имел сто шестьдесят лет от роду: он умер ста семидесяти пяти лет, когда у ассирийцев был царем старший Ксеркс, называв­шийся также Баллеем, а у сикионцев Фуриак, которому некоторые дают имя Фуримаха. Это были седьмые цари. В одно время с внуками Авраама возникло царство Аргос, в котором первым царем был Инах. Нельзя не упомянуть, что, по свидетель­ству Варрона, сикионцы приносили жертвы и у гроба седьмого своего царя Фуриака. При восьмых царях, ассирийском Армамитре, сикионском Левкиппе, и при первом царе Аргоса Инахе Бог говорил к Исааку и повторил ему те самые два обетования, которые даны были отцу его, т. е. что потомству его будет принадлежать Ханаан и что в семени его благословят­ся все народы.

То же самое обещано было и его сыну, внуку Авраама, который называл­ся сначала Иаковом, а потом Израилем, когда у ассирийцев царствовал уже девятый царь Белох, у аргосцев второй, сын Инаха Фороней, а у сикионцев оставал­ся еще Левкипп. В это время Греция, при Аргосском царе Форонее, сделалась более известной некоторыми установлениями законов и учреждением судов. Однако, когда умер младший брат Форонея, Фегой, над его могилой был построен храм, в котором его почитали как бога и приносили ему в жертву быков. Полагаю, что такой чести его удосто­или потому, что в своем уделе (ибо отец дал обо­им им по области, в которых они царствовали еще при его жизни) он установил священ­ные места с жертвен­никами для богов и научил наблюдать времена по месяцам и годам: как какое из них измеряет­ся и вычисляет­ся. Удивляясь этой новости, люди, в то время еще невеже­с­т­венные, или думали, что он после смерти сделал­ся богом, или желали, чтобы был таковым. Ибо и Ио, которая, впоследствии названная Исидой, почиталась в Египте как великая богиня, была, говорят, дочерью Инаха; хотя другие пишут, что она пришла в Египет царицей из Эфиопии, и так как управляла египтянами с большою властью и справедливо, ввела много для них полезного и положила начало наукам, то после смерти ей оказали там божескую честь и такое почитание, что считали уголовным преступлением, если кто называл ее человеком.

Глава IV

О временах Иакова и сына его Иосифа

При десятом царе Ассирии Балее и девятом Сикиона Месаппе, которого некоторые называют еще Кефисом (если только, впрочем, это был один человек с двумя именами и если те, которые в сво­их сочинениях поставили другое имя, не разумели под ним другого лица), когда третьим царем Аргоса был Апис, умер ста восьмидесяти лет от роду Исаак и оставил после себя сво­их близнецов ста двадцати лет; из них младший Иаков, принадлежав­ший к граду Божию, о котором мы пишем (между тем как старший был отвергнут), имел двенадцать сынов, из ко­их тот, который называл­ся Иосифом, сво­ими братьями еще при жизни их деда Исаака был продан купцам, идущим в Египет. Но Иосиф, когда ему исполнилось тридцать лет, был принят на службу к фараону, возвысив­шись из того унижения, которое претерпел Истолковав по боже­с­т­венному внушению сны царя, он предсказал, что наступят семь лет плодородия, изобилие которых истощат следу­ю­щие за ними другие семь лет голода; за это царь сделал его начальником Египта, освободив из темницы, куда ввергла его цело­мудрен­ная невин­ность: потому что, муже­с­т­венно сохраняя ее, он с госпожою, воспылав­шей к нему нечистой любо­вью и грозив­шей оклеветать его перед легковерным господином, не согласил­ся на блуд, вырвав­шись из ее объятий и бросив даже одежду. Во второй год семи голодных лет прибыл в Египет к сыну Иаков со всеми домочадцами, будучи ста тридцати лет, как он о том сообщил сам (Быт. 47,9); Иосифу же было тогда тридцать девять лет, если к тридцати годам, которые он имел, когда был осыпан милостями царя, прибавить семь лет плодородия и два года голода.

Глава V

О царе аргосском Аписе, которого египтяне под именем Сераписа почтили божескими почестями

В это время царь Аргоса Апис, приплыв на кораблях в Египет, сделал­ся, когда умер, величайшим из всех египетских богов, Сераписом. Почему он после смерти был назван не Аписом, а Сераписом, весьма удовлетвори­тель­ное объяснение дает Варрон. Так как гроб, в который кладет­ся умерший и который теперь все называют σαρκοφάγος, по-гречески называет­ся σορός, и после похорон его начали почитать в этом гробе, прежде чем постро­или ему храм; то сперва он был назван как бы Сорос и Апис, Сорапис, а потом, с переменой одной буквы, как это часто бывает, Серапис. И относи­тель­но него также было постановлено, чтобы каждый, кто сказал бы, что он был человеком, подвергал­ся смертной казни. А так как почти во всех храмах, в которых чтили Исиду и Сераписа, стояла и статуя, которая пальцем, прижатым к губам, по-видимому, советовала хранить молчание, то Варрон думает, что это означает, чтобы молчали о том, что они были людьми. Но тот бык, которого одержимый удиви­тель­ной суетностью Египет содержал в честь Аписа с величайшей роскошью, называл­ся просто Аписом, а не Сераписом, потому что его чтили живого, без саркофага. Когда этот бык умирал и после этого находили теленка такого же самого цвета, т. е имеющего такие же белые пятна, то считали это чем-то чудесным и совершив­шимся по боже­с­т­венному про-мышлению. Действи­тель­но, для их обольщения демонам нетрудно было показать зачина­ю­щей и стель­ной корове призрак подобного быка, который бы видела только она одна; затем уже похоть матери привлечет то, что на плоде ее отразит­ся телесным образом. Добил­ся же Иаков при помощи разноцветных палочек, что овцы и козы рождались разных цветов (Быт. 30,37–42). А что люди могут про­изводить в зачина­ю­щих животных при помощи действи­тель­ных цветов и предметов, то демоны весьма легко могут делать при помощи ложных образов.

Глава VI

При каких царях аргосском и ассирийском Иаков умер в Египте

Итак, Апис, царь Аргосский, а не Египетский, умер в Египте. Ему наследовал в управлении царством сын его Аргос, от имени которого получили свое название Аргос, а затем аргосцы; при предше­с­т­вовав­ших же царях ни город, ни народ этого имени еще не носили. Итак, когда у аргосцев царствовал Аргос, у си-кионцев Эрат, а у ассирийцев продолжал еще царство­вать Валей, умер в Египте Иаков ста сорока семи лет; причем, чувствуя приближение смерти, благословил сво­их сынов и внуков от Иосифа и изрек весьма ясное пророче­с­т­во о Христе, говоря в благословении Иуде: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов» (Быт. 49,10). В царствование Аргоса Греция стала пользо­ваться зерновым хлебом и заниматься земледельческими посевами, употребляя семена, занесен­ные со стороны. И Аргоса после его смерти начали считать богом, постро­ив в честь его храм и принося жертвоприношения. Раньше, в его царствование, эта почесть воздана была частному, убитому громом человеку Омогиру за то, что он первым впряг волов в плуг.

Глава VII

Во время каких царей умер в Египте Иосиф

При двенадцатом царе Ассирийском Мамите, одиннадцатом Сикионском Племнее и при оставав­шемся еще в живых Аргосе умер в Египте Иосиф ста десяти лет (Быт. 50,25). После смерти его народ Божий, удиви­тель­ным образом умножаясь в числе, прожил в Египте сперва, пока были живы знав­шие Иосифа, спокойно сто сорок пять лет, а потом, так как умножение его возбуждало зависть и казалось подозри­тель­ным, он вплоть до самого освобождения своего оттуда угнетал­ся преследованиями (среди которых, впрочем, боже­с­т­венной силой не переставал размножаться) и работами нестерпимого рабства. В Ассирии же и Греции оставались в продолжение этого времени те же самые царства.

Глава VIII

Во время каких царей родил­ся Мо­исей и религия каких богов возникла в то же время

Итак, когда у ассирийцев царствовал четырнадцатый царь Сафр, у сикионцев двенадцатый Орфополис, а у аргосцев пятый Криаз, родил­ся в Египте Мо­исей; через него народ Божий освободил­ся от египетского рабства, в коем он должен был томиться, чтобы возжелать помощи своего Создателя. Некоторые полагают, что в царствование упомянутых царей жил Прометей, который, говорят, из глины образовал людей; потому что, как утверждают, был самым лучшим учителем мудрости; хотя, впрочем, не указывают, какие были в его время мудрецы. О брате его Атласе говорят, что он был великий астролог: это дало повод молве представлять его носящим небо; хотя его именем называет­ся гора, высота которой, вероятнее всего, и вызвала народное поверье о ношении неба. С того времени в Греции начало появляться и много других басен; и до самого времени Кекропса, царя афинян, в царствование которого этот народ стал назы­ваться сво­им теперешним именем и при котором через Мо­исея Бог вывел евреев из Египта, многие умершие, благодаря невеже­с­т­венному и пустому обычаю и суеверию греков, были отнесены к числу богов. Между ними была жена царя Криаса Мелантомика и сын их Фор-вас, который после отца был шестым царем аргосцев, равно и сын седьмого царя Триопа Нас, и девятый царь Сфенелай, или Сфенелей, или Сфенел: у различных писателей он называет­ся по-разному.

В эти времена, по некоторым сказаниям, жил и Меркурий, внук Атласа от дочери Майи, о чем толкует­ся во многих самых распространен­ных сочинениях. Он славил­ся знанием многих наук и искусств, которые передал людям; этим он заслужил то, что после смерти его объявили и даже вообразили богом. Позднее, говорят, жил Геркулес, относящийся, впрочем, к тем же временам аргосцев; хотя некоторые полагают, что он жил раньше Меркурия, но, на мой взгляд, они ошибают­ся. В какое бы, впрочем, время они ни родились, у вполне достоверных историков, писав­ших об этих древних событиях, считает­ся несомнен­ным, что оба они были людьми и удосто­ились божеских почестей за то, что оказали смертным много благодеяний в смысле улучшения удобств настоящей жизни. Что касает­ся Минервы, то она гораздо древнее. Говорят, что она во времена Огигия явилась в девичьем возрасте на озере, называемом Тритон; почему звалась и Тритонией. Не подлежит сомнению, что она была изобретатель­ницей многих искусств, и тем легче сочтена была богиней, чем менее было известно ее про­исхождение. А что распевают о ней, будто она родилась из головы Юпитера, то это нужно относить к поэзии и басням, и не к истории о действи­тель­ных событиях.Впрочем, когда жил сам Огигий, во времена которого был великий потоп, – не тот всемирный потоп, от которого не спасся никто из людей, за исключением находив­шихся в ковчеге, и о котором не знает ни греческая, ни латинская история народов, но потоп все же гораздо больший, чем какой был позднее во времена Девкалиона, – относи­тель­но этого исторические писатели говорят по-разному. Так, Варрон начинает свою книгу, о которой я упомянул выше, с этого времени, и древнее потопа Огигиева, т. е. случив­шегося во время жизни Огигия, не представляет ничего, с чего мог бы перейти к истории римской. Наши же писатели хроник, сперва Евсевий, а потом Иероним, следуя каким-то более ранним историкам, полагают, что потоп Огигия был спустя более чем триста лет, в царствование второго Аргосского царя Форонея. Но когда бы этот потоп ни был, Минерва уже почиталась как богиня, когда в Афинах царствовал Кекропс, при котором, говорят, был восстановлен или даже построен этот город.

Глава IX

Когда построен город афинян и какую причину его названия приводит Варрон

Ибо Варрон приводит такую причину названия города именем Афины, взятым, безусловно, от Минервы, которая по-гречески называет­ся Ἀθήνα, Когда там неожиданно появилось оливковое дерево, а в другом месте выступила вода, – эти чудеса обеспоко­или царя, и он послал к Аполлону Дельфийскому спросить, какой они имеют смысл и чего требуют. Аполлон отвечал, что оливковое дерево означает Минерву, а вода – Нептуна, и что от воли граждан зависит, именем кого из двух богов, которых означают эти символы, лучше наз­вать город. Кекропс, получив этот ответ оракула, созвал для подачи голосов всех граждан обоего пола (здесь тогда было в обычае, чтобы и женщины участвовали в публичных совещаниях). И вот, посовещав­шись, мужчины подали голоса за Нептуна, а женщины – за Минерву, и так как одною женщиной оказалось больше, победи­тель­ницей осталась Минерва. Тогда разгневанный Нептун опустошил земли афинян взволновав­шимися морскими водами, ибо демонам нетрудно разбрасы­вать на большие расстояния какие угодно волны. Чтобы смягчить его гнев, афиняне, как говорит тот же автор, подвергли женщин тройному наказанию, ни одна из них после этого не должна была пода­вать голоса, никто из рожда­ю­щихся не должен был принимать имени матери, никто не должен был назы­вать их афинянками.

Таким образом, этот город, мать и кормилица свободных наук и стольких столь великих философов, – город, славнее и прекраснее которого в Греции не было, благодаря издеватель­ству демонов получил имя Афин от спора сво­их богов, мужчины и женщины, и от победы женщины через женщин; но, потерпев поражение от побежден­ного, вынужден был наказать и саму победу победив­шей, страшась более вод Нептуна, чем оружия Минервы. Ибо в лице так наказанных женщин побеждена была и победив­шая Минерва: она не помогла сво­им избиратель­ницам даже настолько, чтобы с потерей с того времени права голоса и с отчуждением сыновей от имен матерей они могли, по крайней мере, назы­ваться афинянками и считаться достойными имени той богини, которой сво­им голосованием доставили победу над богом-мужчиной. Чего и сколько можно было бы сказать по этому поводу, если бы наша речь не спешила перейти к другим предметам!

Глава Х

Что Варрон передает о названии Ареопага и о потопе Девкалиона

Марк Варрон не хочет, однако, доверять баснословным измышлениям о богах, чтобы не подумать чего-нибудь, недостойного величия. Поэтому он не допускает, чтобы ареопаг, в котором рассуждал с афинянами апостол Павел (Деян. 17,19) и от названия которого все афинские сенаторы прозывались ареопагитами, получил свое имя от того, что Марс, по-гречески Ἄρης, когда на этом поле (pago) судили его двенадцать богов по обвинению в убийстве, был оправдан шестью голосами; ибо когда при про­изнесении приговора голоса разделялись поровну, оправдание обыкновен­но предпочиталось обвинению. Вопреки этому наиболее распространен­ному мнению, он старает­ся на основании не пользу­ю­щихся известностью сочинений подыскать некоторое иное объяснение этому имени, чтобы не думали, будто афиняне ареопаг назвали именем Марса и поля, как бы Марсовым полем, т. е. в оскорбление божествам, которым, по его мнению, чужды ссоры и тяжбы. Варрон утверждает, что это сказание о Марсе настолько же ложно, насколько и сказание о трех богинях, Юноне, Минерве и Венере, которые якобы из-за золотого яблока спорили перед судьею Парисом о превосходстве своей красоты; хотя последнее служит предметом и пове­с­т­вования, и представления в пении и плясках, при громе театральных рукоплесканий во время игр, установлен­ных для умилостивления богов, услажда­ю­щихся такими сво­ими истинными или ложными преступлениями.

Варрон этому не верит из опасения, как бы не помыслить чего-нибудь, не соответству­ю­щего природе и нравам богов. Однако, приводя не баснословное, а историческое объяснение названия Афин, он заносит в свое сочинение спор Нептуна и Минервы относи­тель­но того, чьим именем должен наз­ваться город, – спор такого свойства, что, когда они обнаружили соперниче­с­т­во проявлением чудесных знамений, Аполлон, к которому обратились за советом, не решил­ся разбирать их, но чтобы покончить распрю между богами, как Юпитер трех упомянутых богинь послал к Парису, так и он отослал их к людям, на суде которых Минерва победила большин­ством голосов и в то же время потерпела поражение в лице сво­их наказанных избиратель­ниц, отвоевав у мужчин, оказав­шихся ее противниками, Афины, но потеряв право считать друже­с­т­венных ей женщин афинянками. В это же время, по свидетель­ству Варрона, при Афинском царе Кранае, преемнике Кекропса, а по свидетель­ству наших историков, Евсевия и Иеронима, еще при жизни самого Кекропса, был потоп, названный Девкалионовым потому, что Девкалион царствовал в тех странах, где этот потоп по преимуществу имел место. Но потоп этот отнюдь не простирал­ся до Египта и сопредель­ных с ним стран.

Глава XI

Когда Мо­исей извел народ из Египта, и при каких царях умер преемник Мо­исея Иисус Навин

Итак, Мо­исей вывел народ Божий из Египта в самые последние годы царствования царя Афин Кекропса, когда у ассирийцев царствовал Аскатад, у сикионцев Мараф, у аргосцев Триопас. Он сообщил народу получен­ный от Бога на Синайской горе закон, который называет­ся Ветхим заветом, потому что в нем заключают­ся земные обетования; а через Иисуса Христа имел быть завет Новый, в котором обещает­ся небесное царство. Такой должен был наблюдаться порядок, так как во всяком человеке, пре­успева­ю­щем в Боге, про­исходит то, о чём говорит апостол в словах: «Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1 Кор. 15,46); и так оно на самом деле, как он говорит: «Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба» (1 Кор. 15,47). Мо­исей управлял народом Божиим сорок лет в пустыне и умер ста двадцати лет, пророчествуя о Христе под телесными образами в учреждении Скинии, священ­ства, жервтоприношений и в многих других таин­ствах и установлениях. Мо­исею преемствовал Иисус Навин, и, введя народ в обетованную землю, водворил его там, победив по боже­с­т­венному полномочию народы, которые прежде обладали теми местами. Управляя после смерти Мо­исея народом двадцать семь лет, умер и он при восемнадцатом Ассирийском царе Аминте, при шестнадцатом Сикионском Кораке, при десятом Аргоском Данае и при четвертом Афинском Эрихтоние.

Глава XII

О культах ложных богов, установлен­ных греческими царями в промежуток времени от исхода Израиля из Египта до смерти Иисуса Навина

В течение этого времени, т. е. от исхода Израиля из Египта до смерти Иисуса Навина, благодаря которому этот народ получил обетованную землю, греческими царями были установлены культы ложным богам, каковые в торже­с­т­венных празднествах воспро­изводили воспоминания о потопе, об освобождении от него людей и о тогдашней бед­с­т­вен­ной их жизни: как они то поднимались на возвышен­ности, то спускались в низины. Ибо восхождение и нисхождение по священ­ной дороге Луперков толкуют в том смысле, что под ними разумеют­ся люди, которые по причине наводнения взбирались на вершины гор, а когда вода убывала, спускались вниз. В те времена, говорят, Дионисий, называемый также Либером-отцом и после смерти причислен­ный к богам, показал в Аттике своему гостю виноградную лозу. Тогда же были установлены музыкальные игры в честь Аполлона Дельфийского, чтобы умилостивить его гнев, вследствие которого, думали, Греция была поражена бесплодием за то, что не защитила его храма, сожжен­ного царем Данаем, когда он опустошал Грецию войною. Установить эти игры надо­умил его же (Аполлона) оракул. В Аттике эти игры Аполлону первый установил царь Эрихтоний, – и не только ему, но и Минерве, на играх в честь которой в награду победителю давалась маслина, потому что открытие ее плода приписывалось Минерве, как Либеру – открытие вина. В эти же годы, как рассказывают, царь Крита Ксанф, которого другие писатели называют другим именем, похитил Европу; от них родились Радамант, Сапердон и Минос, которых наиболее распространен­ное мнение считает сыновьями Юпитера от этой женщины.

Но почитатели таких богов исторической истиной считают только то, что мы сказали о царе критян; а что распевают о Юпитере поэты, чему рукоплещут театры, что празднуют народы, то считают баснословным вымыслом, чтобы иметь повод к установлению игр для умилостивления божеств хотя бы и ложными их преступлениями. В это же время в Тирии пользовал­ся известностью Геркулес, – не тот, о котором упоминалось выше, а другой; в истории, которая сохраняет­ся в тайне, говорит­ся как о многих Либерах-отцах, так и о многих Геркулесах. Этот-то имен­но Геркулес, которому приписывают двенадцать великих дел, но между ко­ими не упоминают убийства африканца Антея, так как оно относит­ся к другому Геркулесу, сжег, как рассказывают они в сво­их сочинениях, сам себя на горе Эте с тем муже­с­т­вом, с каким побеждал чудовищ, но с каким не смог вытерпеть болезни, которая обессиливала его. В это же время царь или, вернее, тиран Вузирис приносил сво­их гостей в жертву сво­им богам. О нем рассказывают, что он был сыном Нептуна от матери Ливии, дочери Эпафа. Что Нептун совершил это прелюбо­деяние, конечно, считает­ся ложным, из опасения возвести хулу на богов; а присваивает­ся это поэтам и театрам, чтобы было чем умилостивлять богов. Говорят также, что родителями царя Афин Эрихтония, в последние годы жизни которого умер Иисус Навин, были Вулкан и Минерва. Но так как Минерву полагают дев­с­т­вен­ницей, то говорят, что Вулкан при взаимном между ними споре, возбужден­ный страстью, излил семя на землю; отсюда рожден­ному от этого семени человеку и было дано такое имя. Ибо греческое слово έρις, означает спор, а χθῶν – землю; из этих двух слов и сложилось имя Эрихтоний.

Нужно признаться, впрочем, что более ученые мужи подобные вещи отвергают и не допускают их в отношении сво­их богов; по их словам, это баснословное мнение возникло потому, что в храме Вулкана и Минервы, который в Афинах был один для них обо­их, найден был подкидыш – мальчик, обвитый драконом, предсказав­шим ему великое будущее; так как родители этого мальчика были неизвестны, то ради общего храма его называли сыном Вулкана и Минервы. Вышеприведен­ная басня, однако, лучше, чем эта история, объясняет про­исхождение имени Эрихтоний. Но нам, впрочем, что до этого? Пусть одно из этих сказаний, как предмет правдивых сочинений, назидает людей религиозных, а другое, как сюжет лживых игр, услаждает нечестивых демонов; но ведь эти религиозные люди почитают их как богов; и потому хотя не допускают в отношении к ним подобных вещей, не могут очистить их от другого рода преступления: так как по их же требованию дают им игры, в которых постыдно представляют­ся вещи, якобы благоразумно отрицаемые, и боги этими ложными и гнусными играми умилостивляют­ся. Пусть в этих играх басня воспевает преступление несомнен­но ложное; но услаждаться ложным преступлением есть уже преступление истинное.

Глава XIII

Какие басни измышлены в то время, когда евреями начали управлять Судии

После смерти Иисуса Навина народ Божий имел судей, во времена которых для евреев поперемен­но чередуют­ся то уничижен­ные состояния бедствий за их грехи, то состояния утеши­тель­ного благоден­ствия по мило­сердию Божию. В это время измышлены басни: о Триптолеме, якобы он по велению церкви летал на крылатых змеях, снабжая нужда­ю­щиеся страны пшеницей; о Минотавре, якобы это животное было заключено в лабиринте, из которого вошедшие в него люди, блуждая без конца, не могли выйти; о кентаврах, якобы они имели в одно и то же время природу коней и людей; о Цербере, будто это – трехглавый пес преисподней; о Фриксе и сестре его Гелле, якобы они бежали верхом на баране; о Горгоне, у которой якобы вместо волос были змеи и она обращала в камни смотрев­ших на нее; о Беллерофонте, будто его возил крылатый конь, названный Пегасом; об Амфионе, будто приятными звуками цитры он смягчал и привлекал к себе камни; о мастеровом Дедале и его сыне Икаре, будто они летали, устро­ив себе крылья; об Эдипе, будто он заставил некое четвероногое с человеческим лицом чудовище, называв­шееся Сфинксом, погибнуть от падения в пропасть после того, как разгадал его загадку, которую оно имело обыкновение зада­вать, считая ее неразрешимой; об Антее, которого убил Геркулес, будто он был сыном Земли, потому что, падая на землю, поднимал­ся обыкновен­но с большими силами; и многие другие, о которых я умалчиваю.

Все эти басни вплоть до самой Троянской войны, которой Марк Варрон заканчивает вторую книгу о племени римского народа, людская изобретатель­ность по поводу историй, содержав­ших в себе истинные деяния, измышляла так, что они не служили укоризной богам. Но затем некоторые сочинили о Юпитере, будто он похитил красивейшего мальчика Ганимеда для удовлетворения своей гнусной страсти: мерзость эту учинил царь Тантал, а басня приписала Юпитеру; или будто Юпитер в виде золотого дождя явил­ся для со­ития с Данаей, чем дает­ся понять, что женское цело­мудрие было подкуплено золотом. Случилось ли это в то время на самом деле или было вымышлено, или же сделано другими, а приписано Юпитеру, – во всяком случае нельзя и выразить словами, сколько зла накопилось в человеческом сердце, если оно не только могло терпеливо переносить подобную ложь, но даже охотно ей верило; между тем, чем с большим благо­честием чтили Юпитера, тем с большей строгостью должны были бы наказы­вать тех, кто осмеливал­ся говорить о нем такое. На деле же они не только не гневались на сочинявших подобные басни, а напротив, боялись, чтобы сами боги на них не разгневались, если подобные вымыслы о них не будут разыгры­ваться в театрах.

В эти времена Латона родила Аполлона, – не того Аполлона, к оракулам которого обращались обыкновен­но за советом, как упомянуто нами выше, а того, о котором говорят, что он вместе с Геркулесом пас стада царя Адмета, но которого также считают богом, так что весьма многие, даже почти все полагают, что это – один и тот же Аполлон. Тогда же воевал в Индии и Либер-отец, который в своем войске имел многих женщин, называв­шихся вакханками, знаменитых не столько муже­с­т­вом, сколько неистовством. Некоторые пишут, что этот Либер был побежден и заключен в оковы, а некоторые – что он был убит в сражении Персеем, и не умалчивают при этом о месте его погребения; тем не менее, в честь его, как бы в честь бога, нечистыми демонами учрежден был культ, или лучше – святотатство вакханалий, неистовая мерзость которых, спустя уже много лет после, так устыдила сенат, что он запретил совершать их в Риме. В это же время, когда умерли Персей и его жена Андромеда, их с такою уверен­ностью считали взятыми на небо, что не стыдились и не боялись указы­вать их изображения между созвездиями и назы­вать последние их именами.

Глава XIV

О поэтах-теологах

В тот же период времени суще­с­т­вовали поэты, которых называют теологами за то, что они писали стихи о богах, но о богах таких, которые были хотя и великими людьми, но все же людьми, или были стихиями этого, сотворен­ного истинным Богом мира, или же по воле Творца за свои заслуги облечены были началь­ствованием и властью; и если рядом со многими пустыми и ложными измышлениями они сказали нечто о едином истинном Боге, то, почитая вместе с Ним других, которые не суть боги, и требуя им служения, приличеству­ю­щего только одному Богу, – во всяком случае Ему правильно не служили и не могли даже сами отстать от баснословной гнусности сво­их богов. Это были Орфей, Мусей и Лин. Но эти теологи богов почитали, а сами к богам причислены не были; хотя Орфея град нечестивых, уж не знаю каким образом, ставит во главе подземного культа, или, вернее, святотатства. Жена же царя Адаманта, по имени Ино, и сын его Мелицерт погибли, бросив­шись добровольно в море, и людское мнение причислило их к богам, как и других их со­времен­ников, Кастора и Поллукса. Не подлежит сомнению, что эту мать Мелицерта греки называли Левкотеей, а латиняне Матутой; но те и другие считали ее, однако же, богиней.

Глава XV

О падении Аргосского царства, во время которого Пик, сын Сатурна, первый принял отцовское царство у лавретян

В это время Аргосское царство окончило свое суще­с­т­вование, перейдя в Микены, откуда был родом Агамемнон; и возникло царство лаврентийцев, в котором первым царем был Пик, сын Сатурна. У евреев тогда судьею была женщина Девора. Через нее действовал Дух Божий, ибо она была и пророчицей; хотя пророче­с­т­во ее не настолько ясно, чтобы мы могли показать отношение его ко Христу без пространного толкования. В то время уже несомнен­но царствовали в Италии лаврентийцы, от которых, после греков, яснее выводит­ся про­исхождение римлян. Продолжало еще суще­с­т­во­вать и Ассирийское царство, в котором двадцать третьим царем был Лампар, когда первым царем лаврентийцев сделал­ся Пик. Нас не касает­ся, что думают об отце его, Сатурне, почитатели тех богов, не допуска­ю­щие мысли, что он был человеком; другие писали о нем, будто он царствовал в Италии прежде сына своего Пика, и Вергилий в известнейшем своем сочинении говорит о нем:

Он дикий народ, по высоким рассеянный горам,
Свел воедино, закон ему дал и назвал Лациумом,
Ибо он сам безопасно в местах тех пустынных укрыл­ся.
Так говорят: при царе этом век золотой продолжал­ся1).

Все это считает­ся поэтическим вымыслом. Вернее, утверждают, что отцом Пика был Стерцей, которому, как весьма опытному земледельцу, принадлежит, говорят, мысль удобрять землю скотским навозом, названным от имени его stercus; по словам же некоторых, его звали Стеркуцием. По какой бы затем причине ни назван был он Сатурном, несомнен­но, однако, что этого Стерцея или Стеркуция за заслуги его сделали богом земледелия. Подобным же образом приняли в число таких богов и сына его Пика, который, говорят, был превосходным авгуром и военачальником. От Пика родил­ся Фавн, второй царь лаврентийцев; и этот считал­ся у них богом. Такие боже­с­т­венные почести воздавались умершим людям до Троянской войны.

Глава XVI

О Диомеде, который после разрушения Трои был причислен к богам и спутники которого, говорят, превращены были в птиц

После разрушения Трои – этого повсюду воспетого и даже детям весьма хорошо знакомого события, которое и в силу своей значимости, и благодаря превосходным сочинениям писателей чрезвычайно известно и прославлено и совершилось во время царствования сына Фавна Латина, от которого получило свое название царство латинян, между тем как царство лаврентийцев прекратило свое суще­с­т­вование, – победители греки, оставив разрушен­ную Трою и возвращаясь по домам, страдали и погибали от различных и ужасных бедствий; тем не менее, и из них пополнилось число их богов. Так, богом сделали Диомеда, который, говорят, в наказание, ниспосланное свыше, не возвратил­ся к сво­им, а спутники его, как выдают они это уже не за баснословную и поэтическую ложь, а за историческую истину, превращены были в птиц, которым он, даже и сделав­шись, как думают, богом, ни сам не смог возвратить человеческой природы, ни как недавний небожитель не испросил ее у царя своего Юпитера. Говорят, что существует даже и храм его на Диомедовом острове, недалеко от горы Гаргана в Апулии, и те пернатые летают вокруг этого храма, живут там и выказывают такую удиви­тель­ную услужливость, что набирают в нос воду и про­изводят орошение; и если туда приходят греки или имеющие про­исхождение от греков, то они не только бывают спокойны, но и ласкают­ся к ним; а если видят чужестранцев, то взлетают им на головы и наносят такие тяжкие удары, что даже убивают. Для подобной войны они, говорят, вооружены достаточно крепкими и большими клювами.

Глава XVII

Что думал Варрон о невероятных превращениях людей

Для подтверждения этого Варрон рассказывает другие не менее невероятные вещи о знаменитой волшебнице Цирцее, которая превратила в животных спутников Улисса, и об аркадцах, которые, влекомые роком, переплывали некое озеро, превращались там в волков и жили вместе с подобными же зверьми в пустынях той страны. Если они потом не ели человеческого мяса, то через девять лет, переплыв обратно то же озеро, снова превращались в людей. Варрон называет даже по имени некоего Демента, который будто бы отведал жертвы, которую аркадцы приносили обыкновен­но своему богу Ликею, закалывая мальчика, превратил­ся в волка, и, приняв снова на десятом году человеческий образ, упражнял­ся в кулачном бою и остал­ся победителем на олимпийском состязании. Историк полагает, что в Аркадии Пану-Ликею и Юпитеру-Ликею дано такое имя по причине такого превращения людей в волков, которое, думали они, могло совершаться только боже­с­т­венною силой. Ибо волк по-гречески называет­ся Λύκος: видо­изменением этого слова и являет­ся имя Ликея. Варрон говорит, что и римские Луперки про­изошли как бы от семени этих мистерий.

Глава XVIII

Что нужно думать о превращениях, которые совершались с людьми видимо искусством демонским

Чита­ю­щие это, может быть, ожидают, что мы скажем об этом крайнем изде­ватель­стве демонов? А что нам сказать, кроме того, что нужно бежать из среды Вавилона? Эта пророческая заповедь (Ис. 48,20) имеет тот духовный смысл, что мы из града века сего, который есть обще­с­т­во нечестивейших людей и ангелов, стопами веры, споспешествуемой любо­вью, должны через пре­успеяние находить убежище в живом Боге. Ибо чем большую мы видим власть демонов в этой низмен­ности, тем крепче должны прилепляться к Ходатаю, с помощью Которого из низин мы восходим к высочайшему. Ведь если бы мы сказали, что этому не следует верить, то еще нашлись бы и теперь люди, которые стали бы уверять, что они нечто подобное или самым достоверным образом слышали, или даже испытали. Ибо и мы, быв­ши в Италии, слышали подобное об одной местности этой страны, где, говорили нам, женщины, содержащие постоялые дворы и облада­ю­щие такими скверными искусствами, часто дают путеше­с­т­венникам, каким хотят или могут, в сыре нечто такое, от чего те мгновен­но превращают­ся во вьючных животных и таскают на себе какие-нибудь тяжести, и затем, по окончании работы, снова принимают прежний свой вид. При этом их ум не делает­ся животным, а остает­ся разумным и человеческим, подобно тому, как Апулей в своем сочинении «Золотой осел» рассказывает о себе действи­тель­ный или вымышлен­ный случай, будто он, приняв яд, сделал­ся ослом, сохраняя человеческую душу.

Все это или ложно, или до такой степени необычно, что по справедливости не заслуживает доверия. Однако нужно твердо верить, что всемогущий Бог может сделать в наказание ли, или для предупреждения все, что захочет, а демоны по могуществу своей природы (ибо она – тварь ангель­ская, хотя по своей соб­с­т­вен­ной вине и злая) могут делать только то, что попускает Он, советов Которого тайных много, а несправедливого – ни одного. Но если демоны и делают нечто такое, о чем идет у нас речь, то, конечно, творят не новые природы, а изменяют по виду те, которые сотворены истинным Богом, так что они кажут­ся не тем, что они есть на самом деле.

Итак, я полагал бы, что не только душу, но и тело демоны нико­им образом не могут сво­им искусством или властью превратить в действи­тель­ные члены и формы животных; но образы человеческой фантазии, которые и в мышлении, и в сновидениях принимают вид бесчислен­ного множества различных вещей и хотя не суть тела, но с удиви­тель­ной скоростью принимают телесные формы, когда телесные чувства бывают усыплены или притуплены, могут каким-то непонятным образом принимать для чувств других телесные образы; так что сами тела людей находят­ся в другом месте, оставаясь, правда, живыми, но в состоянии усыпления чувств гораздо более тяжелом и глубоком, чем во время сна, а известный фантастический образ являет­ся чувству других как бы воплощен­ный в форму какого-нибудь животного; да и самому человеку, как это случает­ся с ним в сновидениях, кажет­ся, что он таков и переносит тяжести; причем если эти тяжести суть тела истинные, то их переносят демоны в насмешку над людьми, видящими в этом случае, с одной стороны, истинные тела тяжестей, с другой – ложные тела вьючных животных.

Так, некто по имени Престанций рассказывает о таком случае с его отцом: тот принял в сыре у себя дома яд и лежал в своей постели как бы спящим, но так, что его нико­им образом не могли разбудить. Через несколько дней он проснул­ся и рассказал будто бы снив­шиеся ему тяжелые сны, а имен­но: будто он был ломовой лошадью и в числе других вьючных животных возил солдатский фураж, называемый Ретий-ским, потому что он перевозил­ся в Ретию. Оказалось впоследствии, что так и было в действи­тель­ности, как он рассказывал; хотя ему все это представлялось в его же сновидении. Другой рассказывал, что он ночью у себя дома, прежде чем лечь в постель, видел, как пришел к нему один хорошо известный ему философ и объяснил нечто из философии Платона, чего прежде, когда он о том просил его, не хотел объяснить. И когда он спрашивал после философа, почему тот в его доме сделал то, что отказывал­ся сделать у себя, когда его просили о том, отвечал: «Я этого не делал, но мне грезилось во сне, что я это сделал...» И в этом случае в фантастическом образе представлялось бодрству­ю­щему то, что другой видел во сне.

Об этих вещах мы слышали не от кого-нибудь такого, кому поверить считали бы делом недостойным, но от таких рассказчиков, которые, по нашему мнению, не были лжецами. Мне кажет­ся, что и то, что рассказывают люди и что занесено в книги, будто аркадские боги, или, вернее, демоны, превращали людей в волков, и будто Цирцея сво­ими заклятиями превратила спутников Улисса, могло про­изойти так, как я объяснил, – если только оно действи­тель­но было. Что же касает­ся диомедовых птиц, то они, ввиду того, что род их, как утверждают, продолжает­ся преем­с­т­вен­ным выводом птенцов, по моему мнению, не были превращены из людей, а подставлены на место похищен­ных, как была подставлена лань на место Ифигении, дочери Агамемнона. Ибо демонам, когда по суду Божию это им попускалось, не могли быть трудны и такого рода обманы чувств. Но так как Ифи-гения впоследствии найдена была живою, то само собой уяснилось, что лань была подставлена на ее место. Спутники же Диомеда ни в то же самое время нигде не появились, ни впоследствии не были замечены в каком-либо месте, будучи истреблены мсти­тель­ностью злых ангелов; потому и возникло верование, будто они были превращены в тех птиц, которые были тайно переведены в эти места из других стран, где такой род птиц водит­ся, и внезапно подставлены на их место. А что они приносят сво­ими носами в храм Диомеда воду и про­изводят орошения, и что ласкают­ся к грекам и нападают на чужестранцев, – этому можно не удивляться, ибо делает­ся это по наущению демонов; для них было важным убедить, что Диомед сделал­ся богом, чтобы одурачить людей и заставить их почитать многих ложных богов и умершим людям, которые и при жизни не жили истинною жизнью, служить храмами, алтарями, жертвами и священ­ствами, хотя все это, если совершает­ся надлежащим образом, приличествует только одному живому и истинному Богу.

Глава XIX

О том, что Эней прибыл в Италию в то время, когда у евреев началь­ствовал судия Лабдон

В это время, после взятия и разрушения Трои, с двадцатью кораблями, на которых плыли остатки троянцев, прибыл в Италию Эней, когда там царствовал Латин, а у афинян Менесфей, у сикионцев Полифид, у ассирийцев Тавтан; у евреев же был тогда судьею Лабдон. После смерти Латина Эней царствовал три года, когда в выше­упомянутых странах оставались те же цари, за исключением сикионцев, у которых царем был уже Пеласг, и евреев, судьею которых был Самсон; последний, поскольку обладал удиви­тель­ною силой, был принят за Геркулеса. Так как Энея, когда он умер, нигде не нашли, то латиняне сделали его сво­им богом. Точно так же и сабиняне первого царя своего Санка, или как некоторые называют его – Санкта, причислили к богам. В то же время Афинский царь Кодр под видом неизвестного человека отдал себя на убиение пелопон-несцам, врагам афинян, и был убит. Рассказывают, что он этим спас отече­с­т­во. Ибо пелопоннесцы-де получили от оракула ответ, что они победят в том лишь случае, если не убьют царя афинян. И вот он обманул их, явив­шись в одежде бедняка, и ссорою вызвал их на убийство. Отсюда у Вергилия выражение «Кедровы ссоры»2). И Кодра афиняне почтили жертвоприношениями как бога. При четвертом царе латинян Сильвие, сыне Энея (не от Кревзы, от которой был Асканий, третий царь латинян, а от Лавинии, дочери Латина), который, говорят, родил­ся уже после смерти отца, при двадцать девятом царе Ассирийском Онее, шестнадцатом Афинском Ме-ланте и при судье евреев Илие первосвящен­нике, погибло царство Сикион, которое по преданиям суще­с­т­вовало в продолжение девятисот пятидесяти девяти лет.

Глава XX

О преемстве царского сана у израильтян после времен Судей

В царствование по означен­ным местам упомянутых лиц, вслед за окончанием времен Судей, началось с царя Саула царство Израиль­ское; тогда жил пророк Самуил. С того же времени начал­ся ряд царей Латинских, которых прозывали Сильвиями; ибо от Энеева сына, который первым называл­ся Сильвием, преемникам его давались и соб­с­т­вен­ные имена, и это прозвание, подобно тому, как впоследствии Цезарями прозывали тех, которые преемствовали Цезарю Августу. Когда же Саул был отвергнут, так что не должен был царство­вать никто из его рода, и когда он умер, ему преемствовал по царству Давид, через сорок лет после воцарения Саула. В это время афиняне, после смерти Кодра, перестали иметь царей, а стали иметь для управления государством гражданских сановников. После Давида, который царствовал тоже сорок лет, царем израильтян был сын его Соломон, постро­ивший Богу знаменитейший Иерусалимский храм. В его время у латинян была построена Альба, от которой цари, хотя царствовали в том же Лациу-ме, стали назы­ваться не Латинскими, а Альбанскими. Преемником Соломона был сын его Ровоам, при котором народ еврейский разделил­ся на два царства и каждая часть стала иметь сво­их соб­с­т­вен­ных царей.

Глава XXI

О царях Лациума, из которых первый Эней и двенадцатый Авентин причислены к богам

После Энея, который был признан богом, Лациум имел одиннадцать царей, из которых ни один не был сделан богом. Но затем Авентин, быв­ший после Энея двенадцатым царем, когда был убит на войне и похоронен на той горе, которая и в настоящее время называет­ся его именем, был причислен к таким богам, каких они себе делали. Другие, впрочем, не хотели говорить, что он был убит в сражении, и утверждали, что он попросту исчез, да и что гора получала свое название не от его имени, а от прилета птиц (ex adventu avium). После него в Лациуме никого уже не делали богом, кроме Ромула, основателя Рима. Между тем и другим было, однако же, два царя, из которых первым был, выражаясь словами Вергилия,

Прока, народа троянского слава»3).

Так как в его время уже некоторым образом начинались роды, про­изведшие на свет Рим, то величайшее из всех царств, Ассирийское, окончило свое весьма продолжи­тель­ное суще­с­т­вование. Оно перешло к мидянам, просуще­с­т­вовав почти тысячу триста пять лет, если причислить сюда и время Бела, который был отцом Нина и первым царем тогда еще небольшого Ассирийского царства.

Прока царствовал раньше Амулия. Этот Амулий посвятил в весталки дочь своего брата Нумитора Рею, мать Ромула, иначе называв­шуюся Илиею. Утверждают, будто она сво­их близнецов зачала от Марса: этим хотят скрасить или извинить ее падение и добавляют в доказатель­ство, что выброшен­ных детей кормила волчица. Этот род зверей они считают принадлежащим Марсу; так что волчица потому-де и дала мальчикам свои сосцы, что признала в них детей своего господина Марса. Есть, впрочем, и такие, которые говорят, что когда дети лежали выброшен­ные и плакали, их сперва подобрала какая-то публичная женщина и дала им свою грудь (а публичных женщин называли они волчицами4), отсюда и публичные дома в настоящее время называют­ся лупанариями), а затем принесла их к пастуху Фавстулу, жена которого Акка их и воспитала. Хотя что удиви­тель­ного в том, если Бог для обличения царя, с такой жестокостью приказав­шего бросить их в воду, захотел послать млекопита­ю­щего зверя на помощь к этим чудесно спасен­ным от воды детям, которые должны были осно­вать столь великий город? После Амулия Лациумское царство наследовал брат его, дед Ромула Нумитор. В первый год царствования Нумитора основан был Рим, поэтому он царствовал одно­времен­но со сво­им внуком, т. е. Ромулом.

Глава XXII

О том, что Рим основан был в то время, когда Ассирийское царство прекратилось и когда в Иудее царствовал Иезекия

Скажу кратко: Рим возник как второй Вавилон, как бы дочь первого Вавилона, посредством которой Богу угодно было покорить весь мир и умиротворить его надолго и повсюду, соединив его в обще­с­т­во под одной государ­с­т­вен­ной властью и законами. Ибо народы в это время были уже сильны и храбры, и племена искусны в воен­ном деле; они уступали нелегко и победа над ними сопряжена была с великими опасностями, немалыми опустошениями с той и другой стороны и страшными трудностями. А когда Ассирийское царство покорило почти всю Азию, то хотя это совершилось и путем завоевания, могло быть достигнуто не слишком жестокими и трудными войнами; потому что племена были еще неискусны в сопротивлении, не так многочислен­ны и велики. Хотя после известного великого и всемирного потопа, от которого в ковчеге Ноевом спаслось только восемь человек, прошло немногим более тысячи лет, но Нин покорил всю Азию, за исключением Индии. Рим же не так скоро и не так легко управил­ся с теми народностями Востока и Запада, которые мы видим подвластными теперь Римской империи; потому что, возрастая постепен­но, он всюду, куда ни расширял­ся, встречал их сильными и во­ин­ствен­ными. Итак, в то время, когда был построен Рим, народ израиль­ский жил в обетованной земле семьсот восемнадцать лет. Из них двадцать семь лет принадлежат времени Иисуса Навина, следу­ю­щие триста двадцать девять лет – периоду Судей, а с того времени, как начали править цари, прошло триста шестьдесят два года. И в то время в Иудее был царь, и имя его было Ахаз, или, как полагают другие, преемник его Езекия, о котором известно, что этот прекраснейший и благо­честивейший царь царствовал во время Ромула. В той же части еврейского народа, которая называлась Израилем, начинал царство­вать тогда Осия.

Глава XXIII

О сивилле Эритрейской, которая в числе других сивилл считает­ся за дав­шую многие совершен­но ясные предсказания о Христе

В то же самое время, как полагают некоторые, давала свои предсказания Эритрейская сивилла. По свидетель­ству Варрона, сивилл было много, а не одна. Но Эритрейская сивилла написала нечто, ясно каса­ю­щееся Христа, что прежде читали и мы на латинском языке, изложен­ное в плохих латинских стихах каким-то, как впоследствии мы узнали, неискусным переводчиком. Ибо Флакциан, муж знаменитейший, быв­ший даже проконсулом, человек весьма красноречивый и много­мудрый, когда мы разговаривали с ним о Христе, показал нам греческий кодекс, говоря, что это – предсказание Эритрейской сивиллы, и указал в нем одно такое место, в котором начальные буквы стихов расположены в таком порядке, что из них составляет­ся фраза: Ἰησῦς Χριστὸς Θεοῦ Yἱὸς Σωτήρ, т. е. «Иисус Христос Сын Божий, Спаситель». Эти стихи, начальные буквы которых имеют такой, как мы сказали, смысл, содержат в себе, как переводит их некто латинскими, еще и теперь существу­ю­щими стихами, следу­ю­щее:

 Ι    Iudicii signum tellus sudore madescet.
Η   E caelo rex adveniet per saecla futurus,
Σ    Scilicet ut carnem praesens, ut iudicet orbem.
Ο   Unde Deum cernent incredulus atque fidelis
Y   Celsum cum sanctis aevi iam termino in ipso.
Σ   Sic animae cum carne aderunt, quas iudicat ipse,
Χ   Cum iacet incultus densis in vepribus orbis.
Ρ   Reicient simulacra viri, cunctam quoque gazam,
Ε   Exuret terras ignis pontumque polumque
 Ι    Inquirens, taetri portas effringet Averni.
Σ   Sanctorum sed enim cunctae lux libera carni
Τ   Tradetur, sontes aeterna flamma cremabit.
Ο   Occultos actus retegens tunc quisque loquetur
Σ   Secreta, atque Deus reserabit pectora luci.
Θ   Tunc erit et luctus, stridebunt dentibus omnes.
Ε   Eripitur solis iubar et chorus interit astris.
Ο   Volvetur caelum, lunaris splendor obibit;
Y   Deiciet colles, valles extollet ab imo.
Y   Non erit in rebus hominum sublime vel altum.
 Ι    Iam aequantur campis montes et caerula ponti
Ο   Omnia cessabunt, tellus confracta peribit:
Σ    Sic pariter fontes torrentur fluminaque igni.
Σ    Sed tuba tum sonitum tristem demittet ab alto
Ω   Orbe, gemens facinus miserum variosque labores,
Τ   Tartareumque chaos monstrabit terra dehiscens.
Η   Et coram hic Domino reges sistentur ad unum.
Ρ   Reccidet e caelo ignisque et sulphuris amnis.5)

(Звуки судной трубы раздадут­ся, и лик земли потом покроет­ся.
Вот, грядет с неба Царь, и навеки Его будет царствие,
В коем, в плоти явив­шись, судить будет мир этот горестный.
В этот час лицезреть будут Бога неправедный с праведным
В окруженьи святых, ибо века конец у ж приблизил­ся.
И на суд Его души предстанут, вновь плотью своею облекшися,
Ибо мир невозделан лежит, он порос густо тернием.
Все мужи побросают кумиры, богатство свое ненаглядное,
И огонь, пожирая нещадно и земли и воды, и к полюсу
Приближаясь, врата уничтожит аидовы мрачные.
Всякой плоти святых свет яснейший в то время откроет­ся,
А преступников будет сжигать пламя лютое, вечное,
Открывая деяния тайные, ибо будут тогда сокровен­ное
Говорить; так Бог свету откроет изгибы сердечные.
По земле всей тогда плач и скрежет зубовный послышат­ся,
И померкнет сияние солнца, уменьшит­ся звезд всех мерцание,
Небо в свиток совьет­ся, луна станет мрачно-кровавою,
И опустят­ся горы высокие, низкие долы поднимут­ся,
И в делах человеческих сразу все малым окажет­ся,
И вершины, и пропасти бездн – все с полями тогда уравняет­ся.
Так погибнет земля, прекратит­ся навеки бег времени,
Иссушат­ся огнем и моря, и ключи, и источники.
Прозвучит в этот миг трубный звук, столь печально-возвышен­ный,
Чтоб оплакать злодейства и бедные судьбы, несчастнейших.
И земля, в прах рассеяс, явит хаос ада бездонного.
Все цари, что когда-то царили, предстанут пред Господом.
С неба огнен­ный хлынет поток, дождь сернистый, пыла­ю­щий.)

В этих латинских стихах, как бы точно они ни передавали греческий текст, там, где в греческом варианте поставлена буква Y, нельзя было сохранить тот смысл, какой выходит, если соединить буквы, стоящие в начале каждого стиха; потому что нельзя было подыскать латинских слов, которые бы начинались с этой буквы и соответствовали смыслу фразы. Таких стихов три: пятый, восемнадцатый и девятнадцатый. Но если, соединяя буквы, стоящие в начале всех стихов, мы этих трех стихов читать не будем, а вместо них будем помнить Y, которая имен­но в этих местах сто­ит, то получит­ся пять слов: Иисус Христос Сын Божий, Спаситель; но это – если будем читать по-гречески, а не по-латыни.

Всех стихов двадцать семь: это число составляет полный тройной квадрат. Ибо три, умножен­ные на три, дают девять, а само девять, взятое трижды, подобно тому, как если бы плоской фигуре мы давали высоту, двадцать семь. Если первые буквы этих греческих слов: Ἰησῦς Χριστὸς Θεοῦ Yἱὸς Σωτήρ (что значит: Иисус Христос Сын Божий, Спаситель), соединить вместе, то получит­ся слово Ἰχθῦς рыба. Под именем рыбы таин­ствен­но разумеет­ся Христос, потому что в бездне настоящей смертности, как бы в глубине вод, Он мог оста­ваться живым, т. е. безгрешным. Эта сивилла, Эритрейская ли она, или, как думают некоторые, скорее, Кумейская, во всех сво­их стихах, из которых мы привели только маленькую частичку, не высказывает ничего такого, что относилось бы к культу ложных или измышлен­ных богов, и что, напротив, не говорило бы против них и их почитателей; так что и сама она, по-видимому, относилась к числу тех, которые принадлежат к граду Божию.

Приводит и Лактанций в своем сочинении некоторые предсказания сивиллы, не указывая, впрочем, какой имен­но. Но то, что он приводит порознь, я счел лучшим изложить вместе: так как приводимое им во многих местах и в кратких выражениях представляет собою одну пространную речь. «Он предаст себя потом, – говорит она, – в беззаконные руки неверных: осквернен­ными руками они дадут пощечины Богу и оплюют Его ядовитыми извержениями нечистых уст; Он смирен­но обнажит святой хребет для ударов. И терпя пощечины, Он будет молчать, дабы никто не знал, какое Он Слово и откуда пришел, чтобы говорить царству мертвых; и увенчает­ся Он терновым венцом. В пищу дадут ему желчь, а для питья поднесут оцет; такую негостеприимную трапезу определят Ему. Неразумная, ты сама не познала своего Бога, посмеявшегося над умами смертных; но увенчала Его терниями и примешала в питье желчь Завеса же храма раздерет­ся, и среди дня в течение трех часов будет темная ночь. Он умрет смертью, три дня предаваясь сну, и тогда, выйдя из ада на свет, явит­ся первым Началом воскресения для возвращен­ных». Эти сивиллины свидетель­ства Лактанций приводил отрывочно в разных местах своего сочинения, по мере того, как того требовал, как ему казалось, порядок его речи; мы же, со своей стороны, не прерывая их никакими вставками, а излагая в виде одной связной речи, позаботились только разделить их на параграфы, если, впрочем, последу­ю­щие писатели посчитают нужным удержать их. По другим сведениям Эритрейская сивилла жила не во время Ромула, а во время Троянской войны.

Глава XXIV

О том, что в царствование Ромула славились семь мудрецов, что в это время десять колен, называемые Израилем, отведены были в плен Вавилонский, и что Ромул после смерти удостоен был божеской почести

Рассказывают, что во времена царствования Ромула жил Фалес Милетский, один из семи мудрецов, которые после поэтов-теологов, из числа ко­их наиболее знаменитым являет­ся Орфей, названы были σοφοὶ, т. е. мудрецами. В то же время десять колен, получив­шие при разделении народа Божия имя Израиля, были побеждены халдеями и отведены плен­никами в их страну, между тем как в Иудейской земле оставались еще два колена, названные именем Иуды и имев­шие столицей Иерусалим. Когда и Ромула после смерти нигде не оказалось, римляне, как это известно всем и каждому, включили и его в число богов. Тогда уже перестали это делать, и если делали после, во времена цезарей, то только из лести, а не вследствие заблуждения. Поэтому Цицерон ставит в великую похвалу Ромулу, что этой почести удостоен он не в грубые и невеже­с­т­венные времена, когда люди легко ошибались, а во времена просвещен­ные и цивилизованные; хотя, впрочем, тогда еще не била ключом и не множилась утончен­ная и остро­умная философская болтовня.

Но если в позднейшее время перестали включать умерших людей в число богов, то не перестали чтить и иметь богами тех, которые были включены в их число древними; увеличили даже соблазн пустого и нечестивого суеверия прибавкою идолов, которых древние не знали; и это – по действию в их сердце нечистых демонов, обольщав­ших их ложными оракулами до такой степени, что они в угоду сво­им ложным божествам представляли в гнусных играх баснословные преступления богов, хотя в этот сравни­тель­но более просвещен­ный век преступления эти уже не измышлялись. После Ромула царствовал Нума. Он счел нужным оградить Рим таким множе­с­т­вом ложных богов, что сам после смерти не удосто­ил­ся быть включен­ным в их число; небо представлялось до такой степени переполнен­ным божествами, что ему не могло найтись там места. Сказывают, что во время его царствования в Риме и в начале царствования у евреев нечестивого царя Манассии, убив­шего, как известно, пророка Исайю, жила сивилла Самосская.

Глава XXV

Какие философы славились в царствование римского царя Тарквиния Древнего и еврейского Седекии, когда Иерусалим был взят и храм разрушен

В царствование у евреев Седекии, а у римлян Тарквиния Древнего, преемника Анка Марция, иудейский народ был отведен в плен Вавилонский, а Иерусалим и храм, построен­ный Соломоном, разрушены. События эти предсказывали пророки, обличав­шие иудеев в их беззаконии и нечестии, особен­но Иеремия, который определил даже число лет плена (Иер. 25,11). В это время, говорят, жил Питтак Митиленский, второй из семи мудрецов. А во время пребывания народа Божия в плену Вавилонском жили, как пишет Евсевий, и остальные пятеро, которые с выше­упомянутыми Фалесом и Питтаком считают­ся семью мудрецами. Это Солон Афинский, Хилон Лакедемонский, Периандр Коринфский, Клеобул Линдский и Биант Приенский. Все они, названные семью мудрецами, приобрели после поэтов-теологов знаменитость тем, что превосходили прочих людей похвальным образом жизни и в кратких изречениях изложили некоторые нрав­с­т­вен­ные правила. Но по отношению к наукам они не оставили потомству ничего достопамятного, за исключением того, что Солон, как утверждают, составил для афинян некоторые законы; Фалес же был физик и оставил после себя сочинения, излага­ю­щие его учение. Во времена Иудейского плена процветали физики Анаксимандр, Анаксимен и Ксенофан. Тогда же жил и Пифагор, от которого философы получили свое название.

Глава XXVI

О том, что в то время, когда по истечении семидесяти лет окончил­ся плен иудеев, освободились и римляне от царской власти

В то время Персидский царь Кир, власть которого простиралась на халдеев и ассирийцев, несколько облегчил плен иудеев и дозволил пятидесяти тысячам из них возвратиться для постройки храма. Ими был заложен только фундамент и устроен алтарь. Продолжить постройку они не смогли вследствие неприятель­ских набегов, и дело затянулось до Дария. В течение того же времени совершились и те события, которые описывают­ся в книге Юдифь: книгу эту иудеи благоразумно не приняли в канон Писаний. Во время Дария, царя Персидского, по исполнении семидесяти лет, предсказанных пророком Иеремией, иудеям была возвращена свобода; тогда же правил седьмой царь Рима Тарквиний. По изгнании Тарквиния освободились от царской власти и римляне. До этого времени израильтяне имели пророков; хотя их было и много, но лишь от немногих сохранились канонические писания. Заканчивая предыдущую книгу, я обещал в настоящей сказать кое-что о них, что я считаю теперь своею обязан­ностью исполнить.

Глава XXVII

О временах пророков, пророчества которых изложены в книгах, и которые многое говорили о призвании язычников в то время, когда началось Римское государство и окончилось Ассирийское

Чтобы определить время этих пророков, вернемся несколько назад. В начале книги пророка Осии, который считает­ся первым в ряду двенадцати, написано следу­ю­щее: «Слово Господне, которое было к Осии, сыну Беериину, во дни Озии, Иоафа­ма, Ахаза, Езекии, царей Иудейских» (Ос. 1,1). Амос также пишет, что он пророче­с­т­вовал во дни царя Озии, прибавляя еще и царя Иоафама, который жил в те же дни (Ам. 1,1). Точно так же и Исайя, сын Амоса, или только что упомянутого пророка, или же, как полагают многие, другого Амоса, который, не будучи пророком, называл­ся тем же именем, в начале своей книги называет тех же самых четырех царей, во дни которых он пророче­с­т­вовал, каких называет и Осия. Равно и Михей указывает те же самые времена своего пророче­с­т­вования, только после дней Озии. Ибо он называет последу­ю­щих трех царей, которых называет и Осия: Иоафама, Ахаза и Езекию (Мих. 1,1). Все они, как видно из их же книг, пророче­с­т­вовали вместе в одно и то же время. К ним присоединяют­ся Иона, (пророче­с­т­вовав­ший) в царствование того же Озии, и Ио­иль, (пророче­с­т­вовав­ший) тогда, когда уже царствовал Иоафам, преемник Озии. Но время этих двух пророков мы смогли определить по хроникам, а не по их книгам, так как сами они о своем времени умалчивают. Продолжает­ся этот период времени от Латинского царя Проки или его предше­с­т­венника Авентина до времени Ромула, царя уже Римского, или даже до первых годов царствования преемника его Нумы Помпилия; ибо до этого времени царствовал в Иудее царь Езекия.

Таким образом, эти, так сказать, ключи пророчества пробились одно­времен­но тогда, когда Ассирийское царство разрушилось, а Римское началось; так что, как в первое время Ассирийского царства жил Авраам, которому даны были яснейшие обетования о благословении в семени его всех народов, так в начале Западного Вавилона, во времена владычества которого имел явиться Христос, в Коем эти обетования исполнились, раздались предсказания пророков не только говорив­ших, но и писав­ших в свидетель­ство этого великого будущего события. Ибо хотя в израиль­ском народе никогда почти не было недостатка в пророках с того времени, как у него явились цари, но служение их касалось только евреев, а не язычников. Появление же тех более ясных пророческих писаний, которые некогда должны были принести пользу язычникам, должно было начаться с того времени, когда стал стро­иться город, имев­ший быть владыкою язычников.

Глава XXVIII

О том, что в пророчествах Осии и Амоса относит­ся к Евангелию Христа

Пророк Осия тем труднее для понимания, чем глубже он говорит. Но кое-что из него мы должны взять и объяснить здесь согласно нашему обещанию. «И там, – пишет он, – где говорили им: «вы не Мой народ», будут говорить им: «вы сыны Бога живого»» (Ос. 1,10). Это пророческое свидетель­ство о призвании народа из язычников, прежде не принадлежав­ших Богу, в этом смысле поняли и апостолы (Рим. 9,26). А так как и этот народ языков по духу принадлежит к чадам Авраама и потому правильно называет­ся Израилем, то пророк, продолжая речь, говорит: «И соберут­ся сыны Иудины и сыны Израилевы вместе и поставят себе одну главу и выйдут из земли» (Ос. 1,11). Если бы мы захотели еще более разъяснять это место, то затемнили бы только смысл пророческой речи.

Припомним, однако же, известный крае­угольный камень и две стены, одну из иудеев, а другую из язычников (Ефес. II, 14–15, 20–22): первая узнает­ся под именем сынов Иудиных, вторая – под именем сынов Израилевых; и обе вместе опирают­ся на одну и ту же крепость того камня и выходят из земли.

О тех же плотских израильтянах, которые теперь не хотят веро­вать во Христа, но уверуют впоследствии, т. е. о сынах их (ибо те путем смерти отойдут в свое место), тот же пророк свидетель­ствует, говоря: «Ибо долгое время сыны Израилевы будут оста­ваться без царя и без князя и без жертвы, без жертвен­ника, без ефода и терафима» (Ос. 3,4). Кому не ясно, что иудеи в настоящее время находят­ся имен­но в таком положении? Но послушаем, что прибавляет пророк: «После того обратят­ся сыны Израилевы и взыщут Господа Бога своего и Давида, царя своего, и будут благоговеть пред Господом и благостью Его в последние дни» (Ос. 3,5). Яснее этого пророчества ничего не может быть, если под именем Давида разуметь Христа, быв­шего, как говорит апостол, «от семени Давидова по плоти» (Рим. 1,3). Пророк предсказал еще и будущее воскресение Христа в третий день, как оно должно было быть предсказано на возвышен­ном пророческом языке: «Оживит нас через два дня, в третий день восставит» (Ос. 6,3). Согласно с этим апостол говорит нам: «Если вы воскресли со Христом, то ищите горнего» (Кол. 3,1). О подобных предметах пророчествует также и Амос: «Приготовься к сретению Бога твоего, Израиль. Ибо вот Он, Который образует горы и творит ветер, и объявляет человеку намерение его» (Ам. 4,12–13). И в другом месте: «В тот день Я восстановлю скинию Давидову падшую, заделаю трещины в ней и разрушен­ное восстановлю, и устрою ее, как в дни древние, чтоб они овладели остатком Едома и всеми народами, между которыми возвестит­ся имя Мое, говорит Господь, творящий все сие» (Ам. 9,11–12).

Глава XXIX

Что предсказано о Христе и о Церкви Исаиею

Пророк Исайя не принадлежит к числу двенадцати пророков, которые называют­ся малыми, потому что речи их отличает краткость по сравнению с речами больших пророков, называемых так потому, что они написали пространные книги. К числу этих больших пророков принадлежит Исайя, которого я присоединяю к двум вышеприведен­ным потому, что он пророче­с­т­вовал в одно с ними время. Обличая грехи, наставляя на путь правды и предсказывая грешному народу грядущие несчастья, Исайя больше, чем другие, пророче­с­т­вовал о Христе и о Церкви, т. е. о Царе и созданном Им граде; так что некоторые называют его скорее евангелистом, чем пророком. Но чтобы не увеличи­вать объема сочинения, я в настоящем месте из многого приведу лишь одно.

«Вот, раб Мой будет благо­успешен, возвысит­ся и вознесет­ся, и возвеличит­ся. Как многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих! Так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют пред Ним уста свои, ибо они увидят то, о чем не было говорено им, и узнают то, чего не слыхали. Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведав­ший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничтожен Богом. Но Он изъявлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказания мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно, не открывая уст Сво­их; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущими его безгласен, так Он не отверзал уст Сво­их. От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? Ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь. Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха и не было лжи в устах Его. Но Господу угодно было поразить Его, и Он предал Его мучению; когда же душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное, и воля Господня благо­успешно будет исполняться рукою Его. На подвиг души Своей Он будет смотреть с доволь­ством; чрез познание Его Он, Праведник, Раб Мой, оправдает многих, и грехи их на Себе понесет. Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу за то, что предал душу Свою на смерть и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделал­ся ходатаем» (Ис. 52,1353,12). Это – о Христе.

Теперь послушаем, что пишет он далее о Церкви: «Возвеселись, неплодная, нерожда­ю­щая; воскликни и возгласи, немучив­шаяся родами; потому что у оставлен­ной гораздо более детей, нежели у имеющей мужа, говорит Господь. Распространи место шатра твоего, расширь покровы жилищ тво­их; не стесняйся, пусти длиннее верви тво­и и утверди колья твои. Ибо ты распространишься направо и налево, и потомство твое завладеет народами и населит опустошен­ные города. Не бойся, ибо не будешь постыжена; не смущайся, ибо не будешь в поругании; ты забудешь посрамление юности твоей и не будешь более вспоминать о бесславии вдовства твоего. Ибо твой Творец есть супруг твой; Господь Саваоф – имя Его, и Искупитель твой – Святый Израилев; Богом всей земли назовет­ся Он» (Ис. 54,1–5), и проч. На этом и остановимся. Кое-что в словах этих требует разъяснения; но, думаю, есть в них достаточно и настолько ясного, что их поневоле должны будут понять даже наши противники.

Глава XXX

Что в пророчествах Михея, Ионы и Ио­иля имеет отношение к новому завету

Пророк Михей, представляя Христа под образом некоторой великой горы, говорит: «И будет в последние дни: гора Дома Господня поставлена будет во главу гор и возвысит­ся над холмами, и потекут к ней народы. И пойдут многие народы и скажут: «придите, и взойдем на гору Господню и в дом Бога Иаковлева, – и Он научит нас путям Сво­им, и будем ходить по стезям Его; ибо от Сиона выйдет закон и слово Господне – из Иерусалима. И будет Он судить многие народы и обличит многие племена в отдален­ных странах» (Мих. 4,1–3). Пророк указывает и место, в котором родит­ся Христос: «И ты, Вифлеем – Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? из тебя про­изойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле, и Которого про­исхождение из начала, от дней вечных. Посему Он оставит их до времени, доколе не родит имеющая родить; тогда возвратят­ся к сынам Израиля и остав­шиеся братья их, И станет Он и будет пасти в силе Господней, в величии имени Господа Бога Своего, и они будут жить безопасно, ибо тогда Он будет великим до краев земли» (Мих. 5,2–4).

Пророк же Иона пророче­с­т­вовал о Христе не столько словами, сколько некоторым сво­им страданием, но гораздо яснее, чем если бы провозглашал о его смерти и воскресении словами. Ибо для чего он был поглощен китом и на третий день извержен, если не для того, чтобы знамено­вать Христа, на третий день возвратив­шегося из глубины ада?

Пророчества Ио­иля в своем полном составе требуют пространного изложения, чтобы стало ясным, что имен­но в них относит­ся ко Христу и Церкви.

Однако я приведу одно его пророче­с­т­во, которое приведено и апостолами, когда на собрав­шихся веру­ю­щих по обетованию Христа сошел Дух Святый (Деян. 2,17–18). «И будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророче­с­т­во­вать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения. И также на рабов и на рабынь в те дни излию от Духа Моего» (Иоил. 2,28–29).

Глава XXXI

Какие пророчества о спасении мира во Христе находят­ся у Авдия, Наума и Аввакума

Три пророка из числа малых, Авдий, Наум и Аввакум, сами не говорят о времени своего пророчества; не указывает­ся время их пророче­с­т­вования и в хрониках Евсевия и Иеронима. Правда, Авдия они ставят вместе с Михеем, но не на том месте, где помечены годы, когда, как известно из его же книги, пророче­с­т­вовал Михей, что, по моему мнению, про­изошло от ошибки небрежно переписывав­ших чужие труды. Других же двух упомянутых мы не смогли отыскать в имеющихся у нас списках хроник; но так как в каноне они содержат­ся, то мы не можем обойти и их. Авдий, по объему своей книги кратчайший из всех пророков, говорит против Идумеи, т. е. народа Исава, отвергнутого первенца из двух сыновей-близнецов Исаака, внуков Авраама, Если допустить, что по способу выражения, по которому часть принимает­ся вместо целого, Идумея поставлена вместо язычников, то можно разуметь о Христе следу­ю­щие слова пророка: «А на горе Сионе будет спасение, и будет она святынею» (Авд. 1,17); и несколько далее, в самом конце пророчества: «И взыдут спасаемии от горы Сиони, еже отмстити гору Исавлю: и будет царство Господеви» (Авд. 1,21). Ибо ясно, что это исполнилось, когда спасение от горы Сион, т. е. веру­ю­щие во Христа из Иудеи, под которыми главным образом разумеют­ся апостолы, взошли, чтобы защитить гору Исава. А в чем состояла эта защита, как не в том, что проповеданием евангелия они устро­или спасение тех, которые уверовали, дабы избавиться от власти тьмы и вступить в царство Божие? Это заключи­тель­ными словами и выразил пророк, прибавив: «И будет царство Господа». Ибо гора Сион означает Иудею, где по предсказанию имело совершиться спасение и святое, т. е. Иисус Христос; под горою же Исава разумеет­ся Идумея, знамену­ю­щая языческую церковь, которую, как я объяснил, защищают спасаемые от Сиона, дабы она сделалась царством Господу. Это было темно, пока не сбылось; но кто из веру­ю­щих не знает, что оно сбылось?

Пророк же Наум, или лучше – сам Бог через него, говорит: «Из дома бога твоего истреблю истуканы и кумиры, приготовлю тебе в нем могилу, потому что ты будешь в нем в презрении. Вот, на горах – стопы благовест­ника, возвеща­ю­щего мир: празднуй, Иудея, праздники твои, исполняй обеты твои, ибо не будет более приходить по тебе нечестивый: он совсем уничтожен. Поднимает­ся на тебя разрушитель» (Наум. 1,142,1). Кто помнит евангелие, тот догадает­ся, Кто поднял­ся из преисподней и вдохнул в лицо Иуды (т. е. учеников иудеев) Святого Духа. Те празднества, которые духовно так обновляют­ся, что оберегают от нечестивого, принадлежат Новому завету. Мы также видим, что истуканы и кумиры ложных богов истреблены евангелием и преданы забвению, как бы могиле; и узнаем, таким образом, что пророче­с­т­во исполнилось и в этом пункте.

А в следу­ю­щих словах Аввакума о чем ином говорит­ся, как не о грядущем прише­с­т­вии Христа: «И отвечал мне Господь и сказал: запиши видение и начертай ясно на скрижалях, чтобы чита­ю­щий легко мог прочитать. Ибо видение относит­ся еще к определен­ному времени и говорит о конце и не обманет; и хотя бы и замедлило, жди его, ибо непремен­но сбудет­ся, не отменит­ся» (Авв. 2,2–3)?

Глава XXXII

О пророче­с­т­ве, содержащемся в молитве и песне Аввакума

А в своей молитве и песне кому, как не Господу Христу, говорит он: «Господи, услышах слух Твой и убояхся. Господи, разумех дела Твоя и ужасохся!» (Авв. 3,2 и ниже)? Ибо что означает это восклицание, как не невыразимое в словах удивление предугаданному новому и неожиданному спасению людей? «Посреде двою животну познан будеши6)» (Авв. 3,2) – что это значит, как не среди двух заветов, или среди двух разбойников, или среди Мо­исея и Илии, беседовав­ших с Ним на горе? «Внегда смутитися души моей во гнев, милость (Твою) помянéши», – что это значит, как не то, что (пророк) представляет в своем лице иудеев, к ко­им принадлежал по своему про­исхождению? Смущен­ные великим гневом, они пригвоздили к кресту Христа, а Он, помня о мило­сердии, говорил: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23,34). «Бог от Фемана грядет и Святый – от горы приосенен­ныя чащи» (Авв. 3,3). Выражение «от Фемана» некоторые переводят «с юга» или «из Африки», чем обозначает­ся полдень, т. е. пламень любви и блеск истины. Тенистую же и чащею покрытую гору можно объяснять различно; но я охотнее разумел бы под нею возвышен­ность боже­с­т­венных Писаний, пророче­с­т­вовав­ших о Христе. Ибо там много предметов, покрытых тенью и мраком, которые дают упражнение уму исследователя. А приходит Он оттуда, когда там Его находит тот, кто их уразумевает. «Покрыло небеса величие Его, и славою Его наполнилась земля» (Авв. 3,3). Что это, как не то же, что говорит­ся и в псалме: «Будь превознесен выше небес, Боже, и над всею землею да будет слава Твоя» (Пс. 56,6)? «Блеск ее – как солнечный свет» (Авв. 3,4) – что, как не «Слава о Нем просветит веру­ю­щих». «Рóзи (рога) в руках его» (Авв. 3,4). Разве это не знак победы крестной? «Пред лицем Его предыдет слово, и изыдет на поле по стопам Его» (Авв. 3,5): что это значит, как не то, что о Нем предвозвещено было прежде, чем пришел Он сюда, и проповедано после того, как отошел отсюда? «Он стал – и подвижеся земля»: (Авв. 3,6) не то ли значит, что Он стал, чтобы оказать помощь, что поколеблет­ся земля, чтобы уверо­вать. «Воззрел – и в трепет привел народы» (Авв. 3,6), т. е. сжалил­ся и обратил народы к покаянию. «Вековые горы распались» (Авв. 3,6), т. е. силою чудес сокрушена гордость надмен­ных. «Первобытные холмы опали» (Авв. 3,6), т. е. уничижены на время, чтобы быть возвеличен­ными вечно. «Пути Его – вечные» (Авв. 3,6), т. е. видел подвиг любви, получив­ший вечную награду.

«Грустными видел я шатры Ефиопские; сотряслись палатки земли Мадиамской» (Авв. 3,7), т. е. народы, устрашен­ные внезапной вестью о чудесах Тво­их, даже и не входящие в состав Римской империи, войдут в недра народа христианского. «Разве на реки воспылал, Господи, гнев Твой? разве на реки – негодование Твое, или на море – ярость Твоя?» (Авв. 3,8). Это сказано потому, что Он пришел теперь не для того, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него (Ин. 3,17). «Ты взошел на коней Тво­их, на колесницы Твои спаси­тель­ные» (Авв. 3,8) – т. е. Тебя понесут евангелисты Твои, Тобою управля­емые, и Евангелие Твое – спасение для тех, которые уверуют в Тебя. «Ты обнажил лук Твой по клятвен­ному обетованию, данному коленам» (Авв. 3,9), т. е. будешь угрожать судом Сво­им даже царям земли. «Реками разсядет­ся земля» (Авв. 3,9), т. е. тогда польют­ся речи проповеду­ю­щих о Тебе, откроют­ся для исповедания сердца людей. Что значит: «Увидев­ши Тебя, вострепетали горы, ринулись воды» (Авв. 3,10), как не то, что будут блажен­ными, проливая слезы, что проходя здесь и там в лице повсюду благовеству­ю­щих о Тебе, Ты разливаешь потоки учения? Что значит: «Бездна дала голос свой» (Авв. 3,10)? Не глубина ли человеческого сердца выявила то, что ему представляет­ся?

«Воздвижеся солнце и луна ста в чине своем» (Авв. 3,11), т. е Христос вознесся на небо, а Церковь учреждена под управлением Царя своего. «Во свете стрелы твоя пойдут, в блистании молний оружий тво­их» (Авв. 3,11), т. е. слова Его понесут­ся не скрытыми, а явными, ибо Он сказал ученикам сво­им: «Что говорю вам в темноте, говорите при свете» (Мф. 10,27). Прещением умáлиши землю и яростию низложи́ши язы́ки (Авв. 3,12), т. е. смиришь людей угрозою, а тех, которые превозносят­ся, сокрушишь наказаниями. «Ты выступаешь для спасения народа Твоего, для спасения помазанного Твоего. Ты сокрушаешь главу нечестивого дома, обнажая его от основания до верха» (Авв. 3,13). Тут ничего не требует особого объяснения. «И навел еси на море кони твоя, смуща­ю­щия вóды многи» (Авв. 3,15) – здесь имеют­ся в виду многие народы. Ибо одни не обратились бы из страха, другие не преследовались бы с яростью, если бы не были приведены в смятение все. «Сохранихся, и убояся сердце мое от гласа молитвы устен мо­их, и вниде трепет в кости моя, и во мне смятеся крепость моя» (Авв. 3,16). Он обратил внимание на то, о чем говорил, и сам устрашил­ся своей речи, которая изливалась у него пророчески и в которой он созерцал будущее. Ибо при смущении многих народов он видел непрерывные скорби Церкви, сознавал себя ее членом и потому говорил как принадлежащий к числу терпеливых в скорби, постоянных в молитве (Рим. 12,12). «А я, – говорит он, – должен быть спокоен в день бедствия, когда придет на народ мой грабитель его» (Авв. 3,16), т. е. он реши­тель­но удаляет­ся от злобного народа, род­с­т­вен­ного ему по плоти, – народа, который не стран­ствует на сей земле, взыскуя горнего отечества.

«Хотя бы не расцвела смоковница и не было плода на виноградных лозах, и маслина изменила, и нива не дала пищи, хотя бы не стало овец в загоне и рогатого скота в стойлах» (Авв. 3,17). Пророку ясно видно, что народ, который убьет Христа, потеряет изобилие духовных богатств, которые, по пророческому обычаю, представляет под видом земного плодородия. Итак, поскольку народ этот заслужил гнев Божий, ибо, не зная правды Божией, захотел установить свою, то далее (пророк) говорит: «Аз же о Господе возрадуюся, возвеселюся о Бозе Спасе моем. Господь Бог мой сила моя, и учинит нозе мои на совершение, и на высокая возводит мя, еже победити ми в песни его» (Авв. 3,18–19), т. е. в той песне, о которой нечто подобное говорит­ся в псалме: «И поставил на камне ноги мои, и утвердил стопы мо­и; и вложил в уста мои новую песнь – хвалу Богу нашему» (Пс. 39,3–4). Итак, тот побеждает в песне Господа, кто поет хвалу Ему, а не самому себе, соответ­с­т­вен­но выражению: «Хвалящийся хвались Господом» (1 Кор. 1,31) Но, на мой взгляд, некоторые кодексы, в ко­их сто­ит: «Возвеселюся о Боге Иисусе моем», излагают это место лучше, чем те, которые, желая это место перевести по-латыни, не поставили самого имени, сам звук которого нам любезен и приятен.

Глава XXXIII

Что в пророческом Духе предсказали о Христе и призвании язычников Иеремия и Софония

Пророк Иеремия принадлежит к числу больших пророков, как и Исайя, а не малых, как прочие, из писаний которых я уже нечто привел. Он пророче­с­т­вовал, когда в Иерусалиме царствовал Осия, а у римлян Анк Марций, и когда приближалось уже время Иудейского плена. Продолжал он пророче­с­т­вование до пятого месяца плена, как мы это видим из его писаний. Рядом с ним мы ставим Софонию, одного из малых. Ибо последний сам говорит, что пророче­с­т­вовал во дни Осии (Соф. 1,1), хотя и не указывает, до какого времени. Таким образом, Иеремия пророче­с­т­вовал во времена не только Анка Марция, но и Тарквиния Древнего, который был пятым царем у римлян. Ибо последний уже начал царство­вать, когда случил­ся этот плен. Итак, пророчествуя о Христе, Иеремия говорит: «Дыхание жизни нашей, помазанник Господень пойман в ямы их» (Плч. 4,20), указывая в этих кратких словах, что Христос – Господь наш и что Он пострадал за грехи наши. И в другом месте он также говорит: «Сей Бог наш... явит­ся на земле и будет жить с человеками» (Вар. 3,36–38). Некоторые это свидетель­ство приписывают не Иеремии, а его писцу, который называл­ся Барухом; но более распространен­ное мнение считает его Иеремииным.

О Христе говорит пророк еще и в следу­ю­щих словах: «Вот, наступают дни, говорит Господь, – и восставлю Давиду Отрасль праведную, и воцарит­ся Царь, и будет поступать мудро, и будет про­изводить суд и правду на земле. Во дни Его Иуда спасет­ся и Израиль будет жить безопасно; и вот – имя Его, которым будут назы­вать Его: «Господь – оправдание наше!»» (Иер. 23,5–6). О призвании же язычников, которое должно было последо­вать и которое мы видим ныне исполнив­шимся, он говорит так: «К Тебе придут народы от краев земли и скажут: только ложь наследовали наши отцы, пустоту и то, в чем никакой нет пользы» (Иер. 16,19). А что его не познают иудеи, которым надлежало убить Его, это пророк дает понять таким образом: «Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?» (Иер. 17,9). Иеремии же принадлежит и известное пророче­с­т­во о Новом завете, Ходатай которого есть Христос, изложен­ное мною в семнадцатой книге. Ибо это – слова Иеремии: «Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет» (Иер. 31,31), и проч., что там написано.

Что касает­ся пророка Софонии, пророче­с­т­вовав­шего с Иеремией, я приведу здесь следу­ю­щие его предсказания о Христе: «Итак ждите Меня, говорит Господь, когда Я восстану для опустошения, ибо Мною определено собрать народы, соз­вать царства» (Соф. 8,8). И еще: «Страшен будет для них Господь; ибо истребит всех богов земли, и Ему поклонят­ся – каждый со своего места – все острова народов» (Соф. 2,11). И несколько ниже: «Тогда опять Я дам народам уста чистые, чтобы все призывали имя Господа и служили Ему единодушно. Из заречных стран Ефиопии поклонники Мои – дети рассеянных Мо­их – принесут Мне дары. В тот день ты не будешь срамить себя всякими поступками тво­ими, какими Ты грешил против Меня, ибо тогда Я удалю из среды твоей тщеславящихся твоею знатностью, и не будешь более превозноситься на святой горе Моей. Но оставлю среди тебя народ смирен­ный и простой, и они будут упо­вать на имя Господне. Остатки Израиля не будут делать неправды» (Соф. 3,9–13). Это те остатки, о которых находит­ся пророче­с­т­во в другом месте, приводимое и апостолом: «Хотя бы сыны Израилевы были числом, как песок морский, только остаток спасет­ся» (Ис. 10,22; Рим. 9,27). Ибо эти остатки израиль­ского народа уверовали во Христа.

Глава XXXIV

О пророче­с­т­ве Даниила и Иезекииля, относящемся ко Христу и Церкви

Затем, во время самого Вавилонского плена, пророче­с­т­вовали сначала Даниил и Иезекииль, т. е. два других из числа больших пророков. Из них Даниил определил числом лет само время, в которое имел прийти и пострадать Христос: показы­вать это путем вычислений было бы долго, да и не раз это делалось другими прежде нас. О власти же Его и славе пророк говорил так: «Видел я в ночных видениях, вот, с облаками небесными шел как бы Сын человеческий, дошел до Ветхого днями и подведен был к Нему. И Ему дана власть, слава и царство, чтобы все народы, племена и языки служили Ему; владыче­с­т­во Его – владыче­с­т­во вечное, которое не прейдет, и царство Его не разрушит­ся» (Дан. 7,13–14).

Иезекииль, изображая Христа по пророческому обычаю под образом Давида, так как он принял плоть от семени Давида (а по причине этого рабского образа, в котором Он стал человеком, Сын Божий называет­ся также и рабом Божиим), так пророчествует о Нем от лица Бога Отца: «И поставлю над ними одного пастыря, который будет пасти их, раба Моего Давида; он будет пасти их и он будет у них пастырем. И Я, Господь, буду их Богом, и раб Мой Давид будет князем среди них. Я, Господь, сказал это» (Дан. 34,23–24). И в другом месте: «Один Царь будет царем у всех их, и не будут более двумя народами, и уже не будут вперед разделяться на два царства. И не будут уже осквернять себя идолами сво­ими и мерзостями сво­ими, и всякими пороками сво­ими, и освобожу их из всех мест житель­ства их, где они грешили, и очищу их, – и они будут Мо­им народом, и Я буду их Богом. А раб Мой Давид будет Царем над ними и Пастырем всех их» (Дан. 37,22–24).

Глава XXXV

О предсказаниях трех пророков, имен­но Агея, Захарии и Малахии

Остают­ся три малых пророка, пророче­с­т­вовав­шие в конце плена, Аггей, Захария и Малахия. Из них Аггей пророче­с­т­вовал с большею ясностью о Христе и о Церкви в следу­ю­щих кратких словах: «Так говорит Господь Саваоф: еще раз, – и это будет скоро, – Я потрясу небо и землю, море и сушу, и потрясу все народы, – и придет Желаемый всеми народами» (Агг. 2,6–7). Это пророче­с­т­во мы видим отчасти уже исполнив­шимся, а отчасти надеемся, что оно должно исполниться в конце. Так, свидетель­ством ангелов и звезд, быв­шим при воплощении Христа, Бог потряс небо. Он потряс землю величайшим чудом рождения Его от Девы. Потряс небо и сушу проповедью о Христе и по островам, и по всей земле. Таким образом, мы видели, как подвигнулись все народы к вере. А что говорит­ся далее: «Придет Желаемый всеми народами», – то ожидает­ся еще относи­тель­но второго Его прише­с­т­вия. В самом деле, чтобы быть желанным для ожида­ю­щих, Ему надлежало быть прежде возлюблен­ным для веру­ю­щих.

Захария о Христе и Церкви говорит: «Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се, Царь твой грядет к тебе, праведный и спаса­ю­щий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной... Он возвестит мир народам, и владыче­с­т­во Его будет от моря до моря и от реки до концов земли» (Зах. 9,9–10). О том, как случилось, что Христос воспользовал­ся в пути вьючным животным этой породы, мы читаем в Евангелии; там же приводит­ся и само это пророче­с­т­во в той его части, в какой представлялось в том месте достаточным (Мф. 21). В другом месте, обращая в пророческом духе свою речь ко Христу о прощении грехов Его кровью, он говорит: «А что до тебя, ради крови завета твоего Я освобожу узников тво­их изо рва, в котором нет воды» (Зах. 9,11). По-разному можно понимать, даже с точки зрения правой веры, что пророк хотел дать понять под этим рвом. По моему мнению, лучше всего понимать под ним в своем роде сухую и бесплодную глубину человеческой бедности, где нет источников правды, но много грязи неправды. Об этом говорит­ся и в псалме: «Извлек меня из страшного рва, из тинистого болота» (Пс. 39,3).

Малахия, пророчествуя о Церкви, которую мы видим распространен­ною через Христа, говорит от лица Божия, обращаясь очевиднейшим образом к иудеям: «Нет Моего благоволения к вам, говорит Господь Саваоф, и приношение из рук ваших неблаго­угодно Мне. Ибо от востока солнца до запада велико будет имя Мое между народами, и на всяком месте будут приносить фимиам имени Моему, чистую жертву; велико будет имя Мое между народами, говорит Господь Саваоф» (Мал. 1,10–11). Когда мы видим, что это жертвоприношение совершает­ся уже священ­ством Христовым по чину Мелхиседекову на всяком месте от востока солнца до запада, а жертвоприношения иудеев, которым сказано: «Нет Моего благоволения к вам, говорит Господь Саваоф, и приношение из рук ваших неблаго­угодно Мне», прекратились, чего они сами не могут отрицать, то почему же они ждут еще доселе другого Христа, когда то, о чем читают в пророче­с­т­ве и что видят уже исполнив­шимся, могло исполниться только через Христа? Ибо несколько ниже пророк о Нем говорит от лица Бога: «Завет Мой с ним был завет жизни и мира, и Я дал его ему для страха, и он боял­ся Меня и благоговел пред именем Мо­им. Закон истины был в устах его, и неправды не обреталось на языке его; и в мире и правде он ходил со Мною и многих отвратил от греха. Ибо уста священ­ника должны хранить ведение, и закона ищут из уст его, потому что он вест­ник (ангел) Господа Саваофа» (Мал. 2,5–7).

Не следует удивляться, что Иисус Христос назван ангелом всемогущего Бога. Как по причине образа раба, в котором Христос явил­ся к людям, Он – раб, так ангел Он ради Евангелия, которое возвестил людям. Если эти два слова перевести с греческого, то и Евангелие значит благая весть, и ангел – вест­ник. О Нем же пророк говорит и еще: «Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день прише­с­т­вия Его, и кто усто­ит, когда Он явит­ся?» (Мал. 3,1–2). В этом месте пророк предвозвестил и первое и второе прише­с­т­вия Христа, – первое в словах. «И внезапно придет в храм Свой», т. е. в плоть свою, о которой Христос сказал в Евангелии: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2,19); второе – когда говорит: «Вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И ктó выдержит день прише­с­т­вия Его, и кто усто­ит, когда Он явит­ся?»; этим пророк дал понять, что и иудеи, согласно с Писаниями, которые читают, ищут и желают Христа. Но многие из них, ослеплен­ные в своем сердце прежними сво­ими заслугами, не познали, что Тот, Кого они искали и желали, пришел. А под заветом, о котором пророк упоминает выше и здесь, когда называет (Христа) Ангелом завета, мы должны разуметь, конечно же, завет Новый, в котором содержат­ся вечные обетования, а не Ветхий, заключа­ю­щий обетования времен­ные.

Придавая большое значение этим последним обе-тованиям и служа истинному Богу в надежде на награду такими времен­ными предметами, весьма многие слабые люди смущают­ся, когда видят, что ими в избытке владеют нечестивые. Поэтому, чтобы показать различие между вечным блажен­ством Нового завета, которое дарует­ся только добродетель­ным, от времен­ного благополучия Ветхого, которое весьма часто достает­ся и злым, пророк говорит: «Дерзостны предо Мною слова ваши, говорит Господь. Вы скажете: «что мы говорим против Тебя?» Вы говорите: «тщетно служение Богу, и что пользы, что мы соблюдали постановления Его и ходили в печальной одежде пред лицем Господа Саваофа? И ныне мы считаем надмен­ных счастливыми: лучше устраивают себя дела­ю­щие беззакония, и хотя искушают Бога, но остают­ся целы». Но боящиеся Бога говорят друг другу: «внимает Господь и слышит это, и пред лицем Его пишет­ся памятная книга о боящихся Господа и чтущих имя Его» (Мал. 3,13–16). Под этою книгой разумеет­ся Новый завет. Послушаем, что следует далее: «И они будут Мо­ими, говорит Господь Саваоф, соб­с­т­вен­ностью Моею в тот день, который Я соделаю, и буду мило­вать их, как милует человек сына своего, служащего ему. И тогда снова увидите различие между праведником и нечестивым, между служащим Богу и неслужащим Ему. Ибо вот, придет день, пыла­ю­щий как печь; тогда все надмен­ные и поступа­ю­щие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей. А для вас, благоговеющие пред именем Мо­им, взойдет Солнце правды и исцеление в лучах Его, и вы выйдете и взыграете, как тельцы упитанные; и будете попирать нечестивых, ибо они будут прахом под стопами ног ваших в тот день, который Я соделаю, говорит Господь Саваоф» (Мал. 3,17–18, IV, 1–3). Это – так называемый день суда. О нем, если Бог благоволит, мы скажем в своем месте подробнее.

Глава XXXVI

Об Ездре и Маккавейских книгах

После этих трех пророков, Аггея, Захарии и Малахии, во времена освобождения народа из рабства Вавилонского писал и Ездра. Он считает­ся скорее историческим писателем, чем пророком; так же точно, как и книга, называемая Есфирь, повеству­ю­щая во славу Божию о событии, совершив­шемся незадолго перед этими временами. Можно, пожалуй, признать пророче­с­т­вом о Христе рассказ Ездры о возникшем между некоторыми юношами споре о том, что в мире всего сильнее: один говорил, что сильнее всего цари, другой – вино, а третий – женщины, весьма часто повелевав­шие и царями; но потом этот же самый третий доказал, что истина побеждает все. (2 Ездр. гл.3 и 4) Из Евангелия мы знаем, что истина есть Христос. С этого времени иудеи, по восстановлении храма, имели не царей, а князей вплоть до самого Аристовула. Хронология этих князей находит­ся не в тех священ­ных Писаниях, которые называют­ся каноническими, а в других. К числу последних принадлежат и книги Маккавейские, которые признают­ся каноническими не иудеями, а Церковью, ради тяжких и удиви­тель­ных страданий некоторых мучеников, которые еще до прише­с­т­вия Христова во плоти боролись за закон Божий до смерти и претерпели тягчайшие и ужасные бедствия.

Глава XXXVII

О том, что авторитет пророков древнее самых первых зачатков языческой философии

Итак, во время наших пророков, Писания которых сделались в последнее время известными почти всем народам, еще не суще­с­т­вовало философов языческих. И само это имя, которым они называют­ся, получило начало от Пифагора Самосского, став­шего знаменитым и известным в то время, когда окончил­ся плен иудеев. Следователь­но, остальные философы жили гораздо позже пророков. Так, сам Сократ Афинский, – этот учитель всех наиболее тогда прославив­шихся философов, занима­ю­щий в той части философии, которая называет­ся нрав­с­т­вен­ной или практической, первое место, – в хрониках встречает­ся после Ездры. Немного позже родил­ся и Платон, далеко превосходив­ший всех прочих учеников Сократа. Если мы присоединим к ним даже и старейших по времени, которые еще не назывались именем философов, т. е. семерых мудрецов и тех физиков, которые были последователями Фалеса и подражали ему в исследовании природы: Анакси-мандра, Анаксимена и Анаксагора, а также некоторых других, жив­ших прежде, чем Пифагор впервые стал назы­вать себя философом; то и эти не превосходят своей древностью наших пророков. Ибо о Фалесе, после которого жили остальные, известно, что он стал знаменитым во время царствования Ромула, т. е. тогда, когда из израиль­ских источников образовалась уже целая река пророчеств в тех Писаниях, которые растеклись ныне по всему миру Таким образом, только теологи-поэты: Орфей, Лин, Мусей и другие, если такие у греков были, – только они одни представляют­ся жив­шими по времени раньше тех пророков, Писания которых пользуют­ся у нас авторитетом. Но и они не превосходят по времени нашего истинного теолога Мо­исея, который справедливо проповедал о едином истинном Боге и Писания которого в священ­ном каноне занимают в настоящее время первое место. Поэтому, что касает­ся греков, отдавав­ших предпочтение преимуще­с­т­венно литературным про­изведениям светского содержания, то у них нет ничего, что могло бы доказать большую древность их мудрости, не говорю уже – большую глубину, по сравнению с нашей религией, в которой заключает­ся истинная мудрость.

Нужно, впрочем, признаться, что если не в Греции, то у варварских народов, а имен­но в Египте, действи­тель­но суще­с­т­вовала еще до Мо­исея некоторая доктрина, называв­шаяся их мудростью; иначе не было бы в священ­ных книгах написано, что Мо­исей научен был всей мудрости египтян (Деян. 7,22) в то, конечно, время, когда он там родил­ся и дочерью фараона был усыновлен, вскормлен и воспитан как человек знатный. Но и мудрость египтян не могла превосходить древностью мудрость наших пророков: ибо пророком был и Авраам (Быт. 20,7). Какая же мудрость могла быть у египтян прежде, чем их познакомила с письменами Исида, которую они, когда она умерла, сочли нужным почитать как великую богиню? А Исида была, по преданию, дочерью Инаха, который первым начал царство­вать у аргосцев, когда явились на свет уже внуки Авраама.

Глава XXXVIII

О том, что некоторые писания святых не внесены в церковный канон по причине их крайней древности, из опасения, чтобы по поводу их к истинному не примешалось ложное

Если даже обратимся к временам более древним, то и прежде известного величайшего потопа был у нас патриарх Ной, которого я также назову пророком, потому что и сам ковчег, который он постро­ил и в котором со сво­ими спасся от потопа, был пророче­с­т­вом о наших временах. А об Енохе, седьмом от Адама, разве не говорит­ся в каноническом послании апостола Иуды, что он пророче­с­т­вовал (Иуд. 1,14)? Если писания их не получили авторитета ни у иудеев, ни у нас, причиной тому служит крайняя древность, вследствие которой считали нужным относиться к ним с недоверием, чтобы не принять ложного за истинное. И действи­тель­но, в обращении имеют­ся писания, которые выдают­ся за их писания такими людьми, которые верят по своему вкусу и без разбора тому, чему хотят верить. Но чистота канона не приняла их; не потому, чтобы не признавал­ся авторитет тех людей, которые сделались угодными Богу, а потому, что писания эти не считают­ся принадлежащими им. И не следует удивляться, что писания, обраща­ю­щиеся с именем такой глубокой древности, считают­ся подозри­тель­ными.

В истории Иудейских и Израиль­ских царей, содержащей в себе пове­с­т­вования о деяниях, относи­тель­но которых мы веруем тому же каноническому Писанию, упоминает­ся много такого, что там подробно не излагает­ся, а говорит­ся, что о том можно прочесть в других книгах, написанных пророками, и в иных местах называют­ся даже и сами имена пророков (1 Пар. 29,29; 2 Пар. 9,29); однако в каноне, принятом народом Божиим, писаний этих мы не встречаем. Признаюсь, этого обстоятель­ства я не могу объяснить себе иначе, как предположением, что люди эти, которым Дух Святой открывал то, что должно было иметь религиозный авторитет, сами же могли писать одно как люди, из любви к историческим исследованиям, другое – как пророки, по боже­с­т­венному вдохновению; и эти два рода писаний были так различны, что первый, полагали, нужно приписы­вать как бы им самим, а другой – Богу, говорящему через них, и таким образом, первый относил­ся к расширению познания, а второй – к авторитету религии. Под покровом этого авторитета сохраняет­ся и канон до такой степени, что если какие-нибудь писания выдают­ся даже за писания древних пророков, но в канон не внесены, они не имеют значения даже для расширения знания; потому что неизвестно, принадлежат ли они тем, за чьи выдают­ся. Они не считают­ся заслужива­ю­щими доверия, и в особен­ности те из них, в которых читает­ся что-нибудь противное учению канонических книг; так как это служит очевидным доказатель­ством, что книги эти не принадлежат тем пророкам.

Глава XXXIX

О еврейской письмен­ности, которая никогда не была чужда еврейскому языку

Итак, не следует думать, будто бы, как полагают некоторые, посредством того, кто называл­ся Евером, откуда про­исходит имя евреев, сохранил­ся и перешел к Аврааму только еврейский язык, а письмен­ность-де еврейская получила начало со времени закона, данного Мо­исеем; вернее же, через указанное преемство патриархов упомянутый язык сохранил­ся вместе со своей письмен­ностью. Затем Мо­исей поставил в народе Божием людей, которые обязаны были заведо­вать обучением грамотности, когда еще не были знакомы ни с одною буквой боже­с­т­венного закона (Исх. 18,21–25). Писание называет γραμματοεισαγωγεῖς, т. е. по-латыни – вводителями письмен или в письмена: так как они некоторым образом вводят письмена в сердца учащихся, или лучше – вводят в письмена тех, кого обучают.

Итак, пусть ни один народ по какому-нибудь зазнайству не хвалит­ся древностью своей мудрости по сравнению с нашими патриархами и пророками, которым присуща была мудрость боже­с­т­венная; ибо оказывает­ся, что и Египет, который обыкновен­но ложно и напрасно величает­ся древностью сво­их наук, по времени не превосходит никакой своею мудростью мудрость наших патриархов. Ведь никто не осмелит­ся утверждать, что египтяне были весьма сведущи в заслужива­ю­щих удивления науках раньше, чем познакомились с грамотой, т. е. раньше, чем явилась к ним Исида и научила их письменам. Самая их достопамятная наука, называемая мудростью, чем иным она была, как не по преимуществу астрономией, которая, как и всякая другая наука подобного рода, обыкновен­но имеет значение скорее для упражнения способностей, чем для просвещения ума истинной мудростью? А что касает­ся философии, которая якобы учит чему-то такому, от чего люди делают­ся блажен­ными, то этого рода занятия процветали в тех странах во времена Меркурия, прозванного Трисмегистом, т. е. хотя гораздо раньше греческих мудрецов или философов, однако позже Авраама, Исаака, Иакова и Иосифа, даже позже Мо­исея. Ибо оказывает­ся, что в то время, когда родил­ся Мо­исей, жил только известный великий астролог Атлас, брат Прометея, дед по матери Меркурия старшего, внуком которого был выше­упомянутый Меркурий Трисмегист.

Глава ХL

О лживейшей хвастливости египтян, которые древность своей науки определяют сотнями тысяч лет

Итак, напрасно некоторые старают­ся дать ход нелепейшему мнению, будто с того времени, как египтяне владеют знанием звездочетства, насчитывает­ся более ста тысяч лет. В каких это книгах записано такое число египтянами, которые научились письменам под руководством Исиды от силы две тысячи лет назад? Ведь Варрон, который сообщает об этом, не последний авторитет в истории, притом это не противоречит и истине боже­с­т­венных Писаний. Ведь если от первого человека, называемого Адамом, не прошло еще и шести тысяч лет, то не заслуживают ли скорее насмешки, чем опровержения, те, которые относи­тель­но лето­исчисления старают­ся убедить в таких своеобразных и столь противоречащих дознанной истине вещах? Ибо какому рассказчику о прошедшем нам надлежит верить, как не тому, который предсказал и будущее, исполнив­шееся уже на наших глазах? Да и само указанное нами разногласие между историками служит для нас побуждением верить скорее тому из них, который не противоречит истории, которую мы признаем боже­с­т­венной. Когда граждане нечестивого града, рассеянного всюду по лицу земли, читают ученейших людей, из которых, по-видимому, не следует прене­брегать ничьим авторитетом, то, будучи между собою несогласны относи­тель­но событий, от нашего времени весьма удален­ных, не знают, кому они должны более верить. Но мы, опираясь в истории нашей религии на боже­с­т­венный авторитет, все, что только ему противоречит, не сомневаясь, считаем реши­тель­но ложным; и как бы там ни рассказывалось обо всем прочем в светских сочинениях, истинно ли остальное, или ложно, оно не даст нам ничего для жизни правильной и блажен­ной.

Глава ХLI

О разногласиях в философских мнениях и о согласии канонических писаний, содержимых Церковью

Но оставим область исторического знания; среди самих философов, от которых мы сделали это отступление к истории, – которые, по-видимому, в сво­их занятиях о том только и старались, чтобы открыть способ, как следует жить, чтобы достигнуть блажен­ства, – почему возникли эти разногласия учеников с учителями и со­учеников между собой, если не потому, что люди до­искивались этого человеческим смыслом и человеческими умозаключениями? Могло, конечно, иметь при этом место и стремление к славе, вследствие которого каждый из них желал казаться мудрее и остро­умнее другого, быть не рабом, так сказать, чужого мнения, а изобретателем соб­с­т­вен­ного учения и соб­с­т­вен­ной теории; но допустим, что были между ними некоторые, и даже очень многие такие, которые расходились со сво­ими учителями и со­учениками из любви к истине, чтобы отстоять то, что они считали таковою, была ли это действи­тель­но истина, или нет; во всяком случае, что делать, куда и на чью сторону склониться человеческому несчастью для достижения блажен­ства, если им не руководит боже­с­т­венный авторитет?

Между тем, что касает­ся наших авторов, на которых не без основания утверждает­ся и заканчивает­ся канон священ­ных Писаний, то они реши­тель­но ни в каком отношении не противоречат друг другу. Поэтому-то когда они писали, то ненапрасно уверовали, что им или через них говорил Бог, не какие-нибудь немногие болтуны на словопрениях в школах и гимназиях, а столькие и такие ученые и неученые народы. Самих их (авторов Писаний), есте­с­т­венно, должно было быть немного, чтобы от большого количества их не терялась цен­ность того, что должно быть дорого религиозному чувству; но, однако, и не настолько мало, чтобы согласие их не вызывало удивления Ибо в толпе философов, даже оставив­ших в сво­их литературных работах памятники сво­их учений, трудно встретить таких, которые бы во всех сво­их мнениях были между собою согласны. Доказы­вать это, впрочем, в настоящем сочинении было бы долго.

Однако же кто из авторов какой-либо секты пользует­ся в этом демонопочита­ю­щем граде в такой степени авторитетом, чтобы остальные, иначе и несогласно с ним мыслящие, не одобрялись? Разве в Афинах не пользовались славой и эпикурейцы, утверждав­шие, что боги не заботят­ся о делах человеческих, и сто­ики, думав­шие, напротив, что дела эти управляют­ся и охраняют­ся богами, помощниками и покровителями? Поэтому я удивляюсь, почему Анаксагор, который говорил, что солнце есть горящий камень, и отрицал, что оно – бог, был обвинен, когда в том же самом городе пользовал­ся славой и жил в полной безопасности Эпикур, не только не верив­ший тому, чтобы солнце или какая-либо из звезд были богами, но даже утверждав­ший, что в мире вообще не существует ни Юпитера, ни кого-либо из богов, до которого доходили бы молитвы и просьбы людей. А Аристипп, полагав­ший высшее благо в чув­с­т­вен­ном удоволь­ствии, а Антисфен, утверждав­ший, что блажен­ным человек бывает доблестью духа, оба славные философы и оба принадлежав­шие к школе Сократа, полагав­шие, однако же, благо жизни в таких различных и противоположных целях, причем первый даже говорил, что мудрый должен избегать государ­с­т­вен­ных дел, а последний – что должен управлять государством, – разве каждый из них не привлекал там к себе учеников для обращения в последователей своей секты?

У всех на глазах, в видном и самом бойком портике, в гимназиях, в садах, в публичных и частных местах спорили толпами, и каждый отстаивал свое мнение: одни утверждали, что мир один, другие – что миров бесчислен­ное множе­с­т­во; одни – что этот един­ствен­ный мир имеет начало, другие – что не имеет; одни – что он будет иметь конец, другие – что будет суще­с­т­во­вать вечно; одни – что он управляет­ся боже­с­т­венным умом, другие – случаем; одни говорили, что души бессмертны, другие – смертны; и из тех, которые признавали души бессмертными, одни доказывали, что они переходят в животных, другие – что этого ни в коем случае не может быть; из тех же, которые называли души смертными, одни говорили, что они погибают вслед за телами, другие – что живут еще и после тел, мало или много, но не вечно; одни конечное благо полагали в теле, другие – в душе, третьи – в том и другом, а некоторые прибавляли к душе и телу и существу­ю­щее вне их благо; одни полагали, что телесным чувствам всегда следует верить, другие – что не всегда, третьи – что никогда. Какой народ, какой сенат, какая обще­с­т­венная или правитель­ствен­ная власть нечестивого града старались когда-нибудь разобраться в этих и других бесчислен­ных противоречивых мнениях философов, одни из них одобрить и принять, другие – осудить и отвергнуть? Не терпели ли они, напротив, безо всякого разбору эти бесконечные споры несогласных между собою людей, – споры не о полях и домах или каком-нибудь денежном вопросе, а о таких предметах, которые делают жизнь несчастной или блажен­ной? Хотя при этом высказывалось и нечто истинное, но с такою же полной свободой говорилась и ложь, так что такой город с полным основанием может носить таин­ствен­ное имя Вавилона. Ибо Вавилон в переводе значит «смешение», о чем, помнит­ся, я уже говорил7). Для царя этого града, дьявола, реши­тель­но все равно, из-за каких противоположных заблуждений спорят между собою те, над которыми он одинаково властвует по причине их великого и разнообразного нечестия.

Но то племя, тот народ, тот град, то государство, те израильтяне, которым было вверено слово Божие, с таким про­изволом не смешивали псевдопророков с истинными пророками; но признавали и принимали друг с другом согласных истинных авторов священ­ных Писаний. Они были для них и философами, т. е. любителями мудрости, и мудрецами, богословами, и пророками, и учителями добродетели и благо­честия. Кто мыслил и жил согласно с ими, мыслил и жил не по человеку, а по Богу, Который говорил через них. Если у них запрещено святотатство, его запретил Бог. Если было сказано: «Почитай отца твоего и мать твою», то это заповедал Бог. Если сказано: «Не убивай. Не прелюбо­действуй. Не кради» (Исх. 20,12–15) и прочее в том же роде, то изречено это было не человеческими, а боже­с­т­венными устами. Все, что некоторые философы среди лжи, которую они высказывали, могли усмотреть истинного и в чем старались убеждать путем трудных рассуждений, как, например, что настоящий мир сотворен Богом и управляет­ся Его промыслом, равно о честности добродетелей, о любви к отечеству, о верности дружбы, о добрых делах и вообще обо всем, относящемся к добрым нравам, хотя они и не знали, к какой цели и каким образом все это должно направляться, – все это в том граде было заповедано народу пророческими, т. е. боже­с­т­венными, хотя и через людей, устами, а не втолковано путем словопрений, чтобы всякий, кто получал о тех предметах познание, страшил­ся презирать не человеческий разум, а слово Божие.

Глава ХLII

По какому домостро­итель­ству боже­с­т­венного промысла священ­ные писания ветхого завета переведены были с еврейского языка на греческий, чтобы сделаться известными всем народам

Эти священ­ные книги пожелал знать и иметь один из египетских царей Птолемеев. После удиви­тель­ного, но кратко­времен­ного правления Александра Македонского (называемого также Великим), во время которого он отчасти силой, т. е. войском, а отчасти и страхом покорил всю Азию, даже почти весь мир, завоевав в сво­их походах в числе других царств Востока и Иудею, его сподвижники не разделили по­любовно между собой его громаднейшую монархию, чтобы овладеть ею, а скорее разорвали, чтобы все опустошать войнами. Тогда в Египте царями стали Птолемеи. Первый из Птолемеев, сын Лага, перевел в Египет из Иудеи многих плен­ников. Преемник его, другой Птолемей, называемый Филадельфом, всем, которых тот привел плен­никами, даровал свободу; сверх того, он послал царские дары в храм Божий и просил у тогдашнего первосвящен­ника Елеазара сообщить ему Писания, которые, как слышал он из носив­шейся молвы, считались действи­тель­но боже­с­т­венными и которые он желал иметь в своей, тогда составлявшейся им, знаменитейшей библиотеке. Когда первосвящен­ник Елеазар прислал ему священ­ные книги на еврейском языке, он попросил переводчиков; к нему и посланы были семьдесят два человека, по шесть от каждого из двенадцати колен, – люди весьма сведущие в том и другом языках, т. е. еврейском и греческом.

Перевод их принято назы­вать переводом Семидесяти. Предание говорит, что в их словах было такое удиви­тель­ное и поразив­шее всех согласие, что хотя за своею работой они сидели отдель­но один от другого (таким путем Птолемей захотел проверить их добросовестность), однако между ними не оказалось различия ни в каком-либо слове, имев­шем у них одинаковый смысл и одинаковое значение, ни в расположении слов; но как если бы переводчик был один, так переведен­ное ими всеми было тожде­с­т­венно; ибо во всех них на самом деле действовал один и тот же Дух. Такой удиви­тель­ный дар Божий был сообщен им для того, чтобы придать этим еще больший авторитет Писаниям, не человеческим, а боже­с­т­венным, какими они и были, – авторитет, который должен был принести пользу будущим веру­ю­щим из язычников, что мы и видим уже исполнив­шимся.

Глава ХLIII

Об авторитете семидесяти переводчиков, который по сохранив­шимся в нем красотам еврейского стиля должен быть предпочитаем всем другим переводам

Хотя были и другие переводчики, переводив­шие священ­ные Писания с еврейского языка на греческий, как-то: Акила, Симмах и Феодотион; хотя существует и еще перевод, автор которого неизвестен и потому он без указания переводчика называет­ся просто пятым изданием; однако перевод Семидесяти принят Церковью так, как если бы он был един­ствен­ным, и находит­ся в употреблении у греческих христианских народов, из которых весьма многие даже не знают, существует ли еще какой-либо другой. С перевода Семидесяти сделан и латинский перевод, используемый латинскими церквями. Еще в наше время жил пресвитер Иероним, человек ученейший, сведущий во всех трех языках, переведший священ­ные Писания на латинский язык не с греческого, а с еврейского. Но несмотря на то, что иудеи признают его ученый перевод правильным, а перевод Семидесяти во многих местах неточным, однако церковь Христова полагает, что никого не следует предпочитать авторитету стольких людей, избранных для этого дела тогдашним первосвящен­ником Елеазаром, на том основании, что если бы даже и не проявил­ся в них единый и несомнен­но боже­с­т­венный Дух, а ученые Семьдесят по человеческому обыкновению договорились между собою относи­тель­но тех или иных слов перевода, чтобы употребить такие, которые принимались бы всеми, то и в таком случае им не следует предпочитать одного, кто бы он ни был. Но коль скоро мы видим в них такой ясный знак боговдохновен­ности, то как бы любо­й другой переводчик Писаний с еврейского языка на какой-нибудь другой ни был точен, согласен ли он с Семьюдесятью или нет, за Семьюдесятью мы должны признать пророческое превосходство. Ибо тот же самый Дух, который был в пророках, когда они составляли Писание, тот же Дух был и в Семидесяти, когда они его переводили.

Этот Дух по боже­с­т­венному авторитету мог, конечно, говорить и нечто иное, подобно тому, как известный пророк говорил и то, и другое, потому что то и другое говорил тот же самый Дух, мог говорить и то же самое иначе, так что людям, хорошо понимаствует и еще перевод, автор которого неизвестен и потому он без указания переводчика называет­ся просто пятым изданием; однако перевод Семидесяти принят Церковью так, как если бы он был един­ствен­ным, и находит­ся в употреблении у греческих христианских народов, из которых весьма многие даже не знают, существует ли еще какой-либо другой. С перевода Семидесяти сделан и латинский перевод, используемый латинскими церквями. Еще в наше время жил пресвитер Иероним, человек ученейший, сведущий во всех трех языках, переведший священ­ные Писания на латинский язык не с греческого, а с еврейского. Но несмотря на то, что иудеи признают его ученый перевод правильным, а перевод Семидесяти во многих местах неточным, однако церковь Христова полагает, что никого не следует предпочитать авторитету стольких людей, избранных для этого дела тогдашним первосвящен­ником Елеазаром, на том основании, что если бы даже и не проявил­ся в них единый и несомнен­но боже­с­т­венный Дух, а ученые Семьдесят по человеческому обыкновению договорились между собою относи­тель­но тех или иных слов перевода, чтобы употребить такие, которые принимались бы всеми, то и в таком случае им не следует предпочитать одного, кто бы он ни был. Но коль скоро мы видим в них такой ясный знак боговдохновен­ности, то как бы любо­й другой переводчик Писаний с еврейского языка на какой-нибудь другой ни был точен, согласен ли он с Семьюдесятью или нет, за Семьюдесятью мы должны признать пророческое превосходство. Ибо тот же самый Дух, который был в пророках, когда они составляли Писание, тот же Дух был и в Семидесяти, когда они его переводили.

Этот Дух по боже­с­т­венному авторитету мог, конечно, говорить и нечто иное, подобно тому, как известный пророк говорил и то, и другое, потому что то и другое говорил тот же самый Дух, мог говорить и то же самое иначе, так что людям, хорошо понима­ю­щим, виден был, хотя и не под одинаковыми словами, тот же самый смысл; мог, наконец, иное опускать, а другое добавлять, чтобы и из этого было видно, что это было делом не рабского труда человека, каким должен был быть перевод буквальный, а делом власти боже­с­т­венной, которая наполнила и направляла ум переводчика. Некоторые, впрочем, полагали, что греческие кодексы перевода Семидесяти следовало исправлять по еврейским кодексам, однако опустить то, чего еврейские кодексы не имеют, а Семьдесят имеют, не решились, а только вставили то, что еврейские кодексы имеют, а Семьдесят не имеют, и эти вставки отметили в начале стихов известного рода знаками наподобие звезд, называемыми поэтому звездочками. То же, чего наоборот – еврейские кодексы не имеют, а Семьдесят имеют, обозначили, и то же в начале стихов, черточками, подобно тому, как пишут­ся унции. С такими значками распространены повсюду и многие латинские кодексы. Но все то, что не опущено или прибавлено, а иначе сказано, и придает или другой смысл, не несовместимый, однако же, с тем, или тот же самый, но выражен­ный иным образом, – то может откры­ваться только при сличении тех и других кодексов.

Итак, если в Писании мы должны, как и следует, видеть лишь то, что через людей говорил Дух Божий, то все, что в еврейских кодексах есть, а у Семидесяти нет, – все это Дух Божий благоволил сказать не через них, а через пророков. Все же, что есть у Семидесяти и чего нет в еврейских кодексах, тот же самый Дух предпочел высказать через них, а не через пророков, показывая таким образом, что те и другие были пророками. Ибо точно так же одно изрек он через Исайю, другое – через Иеремию, третье – через иного какого-либо пророка, или одно и то же, но иначе, через того или другого, как было Ему угодно. Все, что находит­ся у пророков и у Семидесяти, изрек через тех и других один и тот же Дух, но так, что те предше­с­т­вовали, пророчествуя, а эти следовали за ними, пророчески их объясняя; ибо как в тех, говорив­ших истинное и между собою согласное, обитал один и тот же Дух мира, так и в этих, переводив­ших отдель­но друг от друга, как бы едиными устами проявил­ся тот же самый единый Дух.

Глава ХLIV

Что нужно думать о погибели ниневитян, наступление которой по еврейскому тексту предвозвещает­ся по истечении сорока дней, а по Семидесяти ограничивает­ся трехдневным сроком

Но кто-нибудь скажет: «Откуда я могу знать, сказал ли пророк Иона ниневитянам: «Еще три дня – и Ниневия будет разрушена», или: «Еще сорок дней» (Ион. 3,4)?» Действи­тель­но, кто не согласит­ся, что пророк, который был послан устрашить город угрозой неминуемой гибели, не мог сказать в одно и то же время то и другое? Если погибель угрожала на третий день, то никак не на сороковой, а если на сороковой, то не на третий. Итак, если меня спросят, что все-таки сказал Иона, я отвечу, что, скорее, то, что читает­ся в еврейском тексте, т. е.: «Еще сорок дней, – и Ниневия будет разрушена». Ибо Семьдесят, переводив­шие гораздо позднее, могли сказать иное, относящееся, однако, к тому же предмету и имеющее тот же самый смысл, но заставля­ю­щее читателя, при сохранении уважения к тому и другому авторитету, обратиться от истории к исследованию того, для обозначения чего и написана эта история. Хотя события эти совершались в городе Ниневии, но знаменовали собою нечто такое, что превышает меру этого города; подобно тому, как сам пророк находил­ся три дня во чреве кита, но знаменовал собою другого, имев­шего быть три дня в глубине ада, Того, Кто есть Господь всех пророков. Поэтому, если под тем городом справедливо разумеют пророчески изображен­ную церковь язычников, сокрушен­ную покаянием, чтобы не быть уже такою, какою была; то так как в языческой церкви, образом которой была Ниневия, совершено это Христом, то под сорока и тремя днями обозначает­ся тот же Христос; под сорока потому, что Он в продолжение сорока дней беседовал со сво­ими учениками после воскресения и потом вознесся на небо; под тремя потому, что в третий день Он воскрес.

Читателя, мысль которого не желает подняться выше исторического факта, Семьдесят переводчиков, они же – и пророки, как бы пробуждают ото сна к созерцанию пророческой высоты и как бы говорят ему: «В сорок дней ищи Того, в Ком можешь найти и три дня: первое усмотришь в вознесении, последнее – в воскресении Его». Таким образом, тем и другим числом могло да­ваться совершен­но согласное предуказание; причем то – через пророка Иону, а это – через пророче­с­т­во Семидесяти переводчиков, но говорил один и тот же Дух. Стараюсь быть кратким и потому не привожу в доказатель­ство многих других мест, в которых Семьдесят переводчиков представляют­ся отклоня­ю­щимися от еврейского подлинника, но, правильно понятые, оказывают­ся с ним согласными. Поэтому, следуя по мере сил примеру апостолов, которые приводили пророческие свидетель­ства из того и другого, т. е. и из еврейских кодексов, и из Семидесяти, я со своей стороны посчитал нужным пользо­ваться авторитетом тех и других, так как авторитет обо­их одинаков и боже­с­т­венен. Но продолжим, как умеем, свою речь о том, что еще остает­ся.

Глава ХLVl

О том, что по возобновлении храма иудеи перестали иметь пророков и до самого Рождества Христова подвергались постоянным бедствиям, подтверждав­шим, что пророками обещано было построение иного храма

После того, как народ Иудейский перестал иметь пророков, он оказал­ся, несомнен­но, худшим, причем имен­но в то время, когда с возобновлением своего храма после Вавилонского плена надеял­ся видеть себя лучшим. Ибо в этом смысле тот плотский народ понял то, что предсказано было пророком Аггеем: «Слава сего последнего храма будет больше, нежели первого» (Агг. 2,9). Но что речь шла о Новом завете, это пророк показал несколько выше, где высказывает­ся ясное обетование о Христе: «И потрясу все народы, – и придет Желаемый всеми народами» (Агг. 2,7). Этому месту Семьдесят переводчиков по пророческому авторитету придали другой смысл, применимый скорее к телу, т. е. к Церкви, чем к главе, т. е. Христу: «Приидут избранные Господу от всех языков», т. е. о которых сам Иисус говорит в Евангелии: «Много званных, а мало избранных» (Мф. 22,14). Из таких избранных от язычников, как из живых камней, Новым заветом созидает­ся дом Божий гораздо славнейший, чем каким был тот храм, построен­ный Соломоном и возобновлен­ный после плена. Поэтому-то с того времени народ Иудейский и пророков не имел, и подвергся многим бедствиям со стороны чужеземных царей и даже со стороны самих римлян, чтобы не думал, что пророче­с­т­во Аггея исполнилось этим возобновлением храма.

Ибо спустя немного времени он был покорен прибыв­шим туда Александром; хотя при этом не про­изведено было никакого опустошения, так как они не осмелились ему сопротивляться и потому, покорив­шись безо всякой борьбы, снискали его благосклон­ность: все же слава этого храма была уже не такой, какой она была во времена свободной власти их царей. Правда, Александр принес жертвы в храме Божием, но не потому, что обратил­ся к почитанию Бога с истинным благо­честием, а потому, что с нечестивой суетностью полагал, что Его следует почитать вместе с ложными богами. Затем Птолемей, сын Лага, как мною уже было упомянуто выше, после смерти Александра вывел из Иудеи в Египет плен­ников, которых весьма благосклонно отпустил оттуда его преемник Птолемей Филадельф; благодаря последнему мы и имеем Писания Семидесяти переводчиков. Потом Иудея потрясалась войнами, описанными в Маккавейских книгах. После того она досталась царю Александ­рийскому Птолемею, называемому Епифаном; затем Анти-охом, царем Сирийским, посредством многих и жестоких притеснений иудеи принуждены были к почитанию идолов, а их храм был осквернен святотат­с­т­вен­ными суевериями язычников. Впрочем, вождь их, доблестный Иуда, называемый также Маккавеем, после изгнания полководцев Антиоха очистил храм от всякой идолопоклоннической скверны.

Несколько позже первосвящен­ником в результате интриг стал некто Алким, не про­исходив­ший из священ­нического рода, что было незаконно. Затем, спустя почти пятьдесят лет, в продолжение которых иудеи не пользовались миром, хотя и жили до некоторой степени благополучно, Аристовул, первый надев диадему, сделал­ся у них царем и первосвящен­ником. Ибо до него, со времени возвращения из Вавилонского плена и восстановления храма, у них были не цари, а вожди или князья. Впрочем, и царь может быть назван и князем от первен­ства власти, и вождем, поскольку он предводитель­ствует войском; но не всякие князья и вожди могут быть названы в то же время и царями, каким был тот Аристовул. Преемником его был Александр, тоже царь и первосвящен­ник, который, говорят, управлял сво­ими подданными весьма жестоко. После него у иудеев царствовала его жена Александра, со времени которой последовали для иудеев одно за другим еще более тяжкие бедствия. Ибо сыновья ее, Аристовул и Гиркан, ведя между собою борьбу за власть, призвали в Израиль римские силы; точнее, Гиркан попросил у них помощи против своего брата.

Рим покорил уже тогда Африку и Грецию и, широко распространяя свою власть по другим частям света, но как бы не будучи в силах поддержи­вать сам себя, так сказать, изнемогал от соб­с­т­вен­ного своего величия. Он дошел до сильных внутрен­них мятежей, затем до союзнических, а вскоре и гражданских войн, и до такой степени обессилел и истощил себя, что перед ним предстала необходимость изменить государ­с­т­вен­ный строй, чтобы стать под управление царей. Итак, знаменитейший правитель римского народа Помпеи, вступив с войском в Иудею, взял город, отворил храм (но не с молитвен­ной набожностью, а по праву победителя, и вошел в него не как благо­честивый почитатель, а как поругатель святыни) и проник в святая святых, куда входить не дозволялось никому, кроме первосвящен­ника; затем, утвердив Гиркана в первосвящен­ническом сане и поставив над побежден­ным народом надзирателем или, как тогда называли, прокуратором, Антипатра, увел с собою Аристовула в оковах. С того времени иудеи стали данниками Рима. Затем Кассий ограбил и сам храм. Наконец, несколько лет спустя, иудеи подверглись наказанию иметь царем чужестранца Ирода, в царствование которого родил­ся Христос. Ибо наступила уже полнота времен, определен­ная пророческим Духом через патриарха Иакова: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов» (Быт. 49,10).

Итак, иудеи не переставали иметь князей из иудеев до Ирода, в лице которого они получили себе первого чужеземного царя. Но наступило уже время прийти Тому, Кому было отложено данное Новому завету обетование, что Он будет чаянием народов. Чаять же Его грядущего, как чают ныне, что Он придет для совершения суда в блеске славы, народы не могли бы, если бы прежде не уверовали в Него, пришедшего для принятия суда в уничижении терпения.

Глава ХLVII

О рождении нашего Спасителя, вследствие чего Слово стало плотию, и о рассеянии иудеев среди всех народов, как было предсказано пророками

Итак, когда в Иудее царствовал Ирод, а у римлян, с изменением государ­с­т­вен­ного строя, императором был Август Цезарь, с которым в мире настали времена спокойствия, согласно предше­с­т­вовав­шему пророчеству (Мих. 5,2), в Вифлееме Иудейском родил­ся Христос как человек видимый – от человека Девы, а как Бог сокровен­ный – от Бога Отца. Ибо пророк предсказывал: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог» (Ис. 7,14; Мф. 1,23; Лк. 1,31). В доказатель­ство Своей боже­с­т­венности Он совершил много чудес; о некоторых из них, насколько это представлялось достаточным для проповедания о Нем, повествует Евангель­ское писание. Первое из них то, что Он таким чудесным образом родил­ся, а последнее – что со Сво­им воскресшим из мертвых телом вознесся на небо.

Иудеи же, которые Его убили и не захотели в Него уверо­вать, потому что Ему надлежало умереть и воскреснуть, разгромлен­ные самым бед­с­т­вен­ным образом Римом, с корнем вырванные из своего царства, где над ними уже господствовали чужеземцы, и рассеянные по всему лицу земли (ибо они есть везде), служат для нас через свои Писания свидетель­ством, что пророче­с­т­во о Христе – это не наша выдумка. Весьма многие из них, вникая в смысл этих пророчеств, и прежде страдания, а особен­но после воскресения Христа уверовали в Него; это те, о которых предсказано: «Ибо, хотя бы народа у тебя, Израиль, было столько, сколько песку морского, только остаток его обратит­ся» (Ис. 10,22). Но прочие остают­ся ослеплен­ными; о них предсказано: «Да будет трапеза их сетью им, и мирное пирше­с­т­во их – западнею. Да помрачат­ся глаза их, чтоб им не видеть, и чресла их расслабь навсегда» (Пс. 68,23–24).

Таким образом, в то время, как нашим писаниям иудеи не верят, на них исполняют­ся их соб­с­т­вен­ные, которые они читают слепыми глазами. Или, быть может, кто-нибудь скажет, что христиане выдумали те пророчества о Христе, которые въедают­ся от имени сивиллы или кого-нибудь другого, если есть действи­тель­но пророчества, не принадлежащие народу Израиль­скому? Но для нас достаточно и тех, какие содержат­ся в кодексах наших противников. Мы убеждены, что они и рассеяны среди всех народов, где только Христова Церковь распространяет­ся, ради свидетель­ства об этих пророчествах, – свидетель­ства, которое они дают нам вопреки своей воле, имея и сохраняя те же самые кодексы. Ибо в псалмах, которые и они сами читают, предпослано относи­тель­но этого пророче­с­т­во в словах: «Бог мой, милу­ю­щий меня, предварит меня; Бог даст мне смотреть на врагов мо­их. Не умерщвляй их, чтобы не забыл народ мой; расточи их силою Твоею» (Пс. 58,11–12). Таким образом, Бог явил Церкви на врагах ее иудеях благодать Своего мило­сердия, потому что, как говорит апостол, их падение есть спасение язычников (Рим. 11,11). И Он их не убивает, т. е. не теряет в них того, что они суть иудеи, хотя и побеждены и угнетены римлянами, с той имен­но целью, чтобы, не забывая закона Божия, они были свидетель­ством о том, о чем говорим мы. Поэтому мало было сказать: «Не умерщвляй их»; но еще и прибавлено: «Расточи их», ибо, если бы иудеи с этим свидетель­ством Писаний оставались только в своей земле, а не были рассеяны повсюду, Церковь, которая распространена повсюду, не могла бы иметь их среди всех народов свидетелями тех пророчеств, которые были изречены о Христе.

Глава ХLVII

Были ли до христиан­ства вне израиль­ского народа такие, которые принадлежали бы к обществу Небесного Града

В дополнение мы готовы упомянуть о всяком иноземце, т. е. не принадлежащем по своему про­исхождению к Израилю и в канон священ­ных Писаний этим народом не принятом, у которого читает­ся какое-либо пророче­с­т­во о Христе, если весть о том дошла или дойдет до нашего сведения. Это не потому, что в случае отсутствия такого иноземца в нем ощущалась бы необходимость, а потому, что нет никакой несообразности думать, что и в среде других народов были люди, которым было открыто это таин­ство и которые даже побуждены были проповедо­вать о нем – были или причастны той же самой благодати, или были чужды ей, но научены злыми ангелами, которые, как известно, исповедали Хрита пришедшего, не познанного иудеями. И сами удеи, полагаю, не осмелят­ся утверждать, что с того времени, как появилась отрасль Израиля по отвержении его старшего брата, никто, кроме израильтян, не имел доступа к Богу. Правда, народа, который нарывал­ся бы народом Божиим, другого не было никакого; но что и среди других народов были люди, принадлежав­шие не к земному, а к небесному граду, к числу истинных израильтян, граждан горнего отечества, этого иудеи отрицать не могут. Если они станут отрицать это, их весьма легко обличить указанием на святого и удиви­тель­ного мужа Иова, который не был ни туземцем, ни даже прозелитом, т. е. пришельцем Израиль­ского народа, а про­исходил от народа Иду-мейского, в среде которого родил­ся и умер, боже­с­т­венное Писание так восхваляет его, что становит­ся ясно: ни один из его со­времен­ников не был равен ему в том, что касалось праведности и благо­честия (Иов. 1; Иез. 14,20).

Хотя указаний на время его жизни мы в хрониках и не находим, но из его книги, которую израильтяне ради его праведности включили в канон, заключаем, что он жил на три поколения позже Израиля. Я не сомневаюсь, что так было устроено боже­с­т­венным промыслом с той целью, чтобы мы знали, что и среди других народов могли быть люди, которые жили по Богу и угодили Ему, принадлежа к небесному Иерусалиму. А быть таким мог, как следует думать, лишь тот, кому от Бога открыт был единый Ходатай Бога и человеков Человек Христос Иисус, о будущем прише­с­т­вии Которого во плоти древним святым предсказывалось так же, как возвещено нам о совершив­шемся, чтобы одна и та же вера вела через Него всех предопределен­ных к Богу в град Божий, в дом Божий, в храм Божий. Но всякие пророчества о благодати Божьей через Христа Иисуса, изречен­ные другими, могут считаться вымышлен­ными христианами. Поэтому, чтобы убедить кого-либо из чужих, если бы они стали рассуждать об этом предмете, и сделать их нашими, буде они окажут­ся здравомыслящими, самое верное средство – это приводить те боже­с­т­венные пророчества о Христе, которые содержат­ся в кодексах иудеев, с удалением которых из их отечества и рассеяньем по всему миру ради свидетель­ства об этом возросла повсюду Церковь Христова.

Глава ХLVIII

О том, что пророче­с­т­во Аггея, предсказав­шего, что будет дом Божий славнее, чем прежде, исполнилось не на возобновлении храма, а на Церкви Христовой

Этот дом Божий гораздо славнее, чем тот, первый, который был построен из дерева, камня и других драгоцен­ных материалов и металлов. Таким образом, пророче­с­т­во Аггея исполнилось не в восстановлении того храма. Ибо со времени своего возобновления храм тот никогда не имел такой славы, какую имел он во времена Соломона; напротив того, как оказывает­ся, слава того храма, сперва вследствие прекращения пророчеств, а затем и вследствие великих бедствий самого народа умалилась до окончатель­ного его разрушения, что сделано было римлянами, как показывает это сказанное нами выше. Между тем этот, принадлежащий Новому завету дом Божий настолько во всех отношениях славнее, насколько лучше те живые камни, веру­ю­щие и возрожден­ные, из которых он созидает­ся. Под видом же восстановления того храма он изображает­ся потому, что и само обновление этого здания на пророческом языке означает другой завет, называемый Новым.

Таким образом, в словах, которые Бог изрек в упомянутом пророче­с­т­ве: «И на месте сем Я дам мир» (Агг. 2,9), под местом означа­ю­щим нужно разуметь место означаемое; а так как тем возобновлен­ным местом обозначает­ся Церковь, которая должна была быть создана Христом, то слова: «И на месте сем Я дам мир» нужно понимать так: «Дам мир в том месте, которое этим местом означает­ся». Ибо все означа­ю­щее представляет­ся некоторым образом олицетворением тех предметов, которые оно обозначает, как, например, в словах апостола: «Камень же был Христос» (1 Кор. 10,4); потому что камень тот, о котором это сказано, несомнен­но означал Христа. Итак, слава этого новозаветного дома более, чем слава дома прежнего, ветхозаветного, а явит­ся она большею тогда, когда он будет освящен. Тогда «придет Желаемый всеми народами» (Агг. 2,8), как читает­ся в еврейском (кодексе). Ибо до Своего прише­с­т­вия Он еще не был желанным всеми народами: кого они должны были желать, они еще не знали, еще не веровали в Него. Тогда, по переводу Семидесяти (этот смысл их перевода тоже пророческий), «придут избранные» Господом «от всех народов». Ибо тогда действи­тель­но придут только избранные, о которых говорит апостол: «Он избрал нас в Нем прежде создания мира» (Еф. 1,4). Ведь и сам Спаситель, сказав: «Много званных, а мало избранных» (Мф. 22,14), желал этим показать, что тот дом, который не будет уже бояться никакого разрушения, созидает­ся не из тех, которые, будучи призваны, чтут Его так, что бывают извергнутыми, а из избранных. В настоящее же время, когда в Церкви остают­ся еще и те, которых Он отделит, как бы провеяв на току, слава этого дома не являет­ся еще такою, какою она явит­ся тогда, когда всякий, кто пребудет в нем, пребудет вечно.

Глава XLIX

О безразличном увеличении состава Церкви, в которой в настоящем веке к избранным примешивают­ся многие и отвержен­ные

Итак, в этом злобном веке, в эти несчастные дни, когда Церковь достигает будущего величия путем настоящего уничижения и воспитывает­ся побуждениями страхов, муками скорбей, тягостью подвигов, опасностью искушений, находя радость только в надежде, если радует­ся правильно, – к добрым примешивают­ся многие отвержен­ные: те и другие соединяют­ся как бы в евангель­ском неводе (Мф. 13,47) и плавают в настоящем мире, как в море, безразлично захвачен­ные этими сетями, пока не достигнут берега, где злые отделят­ся от добрых, и в добрых, как в Своем храме, «будет Бог все во всем» (1 Кор. 15,28). Поэтому мы признаем исполнив­шимся ныне Его слово, которое изрек Он в псалмах: «О чудесах и помышлениях Тво­их о нас... хотел бы я проповеды­вать и говорить: но они превышают число» (Пс. 39,6). Это и про­исходит с того времени, как сначала устами Своего предтечи, Иоанна, а потом и соб­с­т­вен­ными Он возвестил, говоря: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 3,2, 4,17).

Он избрал в ученики, которых назвал апостолами (Лк. 6,13), людей низкорожден­ных, незнатных, неученых, чтобы все, что только было в них и делалось ими великого, всем тем был и все это делал в них Он сам. В числе их Он имел одного, пользуясь злобой которого добрым образом и планы относи­тель­но Сво­их страданий исполнил, и Церкви Своей дал пример терпимости в отношении к злым. Посеяв семя святого Евангелия, насколько должен был сделать это Сво­им телесным присутствием, Он пострадал, умер, воскрес, показав страданием, что должны мы переносить за истину, а воскресением – на что должны мы надеяться в вечности, став причастными возвышен­ного таин­ства пролитой крови Его в отпущение грехов. Он сорок дней беседовал на земле со Сво­ими учениками, на их глазах вознесся на небо и через десять дней послал обещанного Святого Духа. Когда Дух Святый сходил на веру­ю­щих, совершилось величайшее и весьма уместное знамение: каждый из них начал говорить языками всех народов, знаменуя, таким образом, един­ство католической Церкви, должен­ству­ю­щей распространиться среди всех народов говорить на всех языках.

Глава L

О проповеди Евангелия, которая стала славнее и могуще­с­т­веннее вследствие страдания проповедников

После этого, согласно с пророче­с­т­вом: «От Сиона выйдет закон, и слово Господне – из Иерусалима» (Ис. 2,3), и согласно с предсказаниями самого Господа Христа, когда Он Сво­им изумлен­ным ученикам отверз «ум к уразумению Писаний и сказал им: так написано и так надлежало пострадать Христу и воскреснуть из мертвых в третий день, и проповедану быть во имя Его покаянию и прощению грехов во всех народах, начиная с Иерусалима» (Лк. 24,45–47), и когда опять, на их вопрос о времени Его второго прише­с­т­вия, Он сказал: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти; но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый, и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли» (Деян. 1,7–8); Церковь сперва вышла за пределы Иерусалима, когда явились весьма многие веру­ю­щие в Иудее и Самарии, распространилась и среди других народов благодаря проповедникам Евангелия, которых, как светильники, Он подготовил словом и возжег Духом Святым. Он говорил им: «Не бойтесь убива­ю­щих тело, души же не могущих убить» (Мф. 10,28). Чтобы не охладил их страх, они пламенели огнем любви. Потом, как через них же, которые и до страдания и по воскресении видели и слышали Его, так, после их смерти, и через их преемников Евангелие было проповедано всему миру среди жестоких преследований, различных мучений и избиений мучеников, подтверждаемое боже­с­т­венными знамениями, чудесами, различными силами и дарами Святого Духа; так что языческие народы, уверовав в Того, Кто был распят ради их искупления, стали почитать с христианской любо­вью кровь мучеников, которую с дьяволь­скою злобой пролили. Да и сами цари, законами ко­их опустошалась Церковь, спаси­тель­но покорились имени, которое старались с ожесточением стереть с лица земли, и начали преследо­вать ложных богов, из-за которых прежде преследовались почитатели истинного Бога.

Глава LI

О том, что кафолическая вера укрепляет­ся и от разномыслий еретических

Но диявол, видя, что храмы демонов пустеют и человеческий род льнет к имени Освободителя и Посредника, воздвиг еретиков, которые, прикрываясь именем христиан, противодействуют христианскому учению; как будто бы в граде Божием их могут терпеть спокойно, не принимая против них никаких мер, подобно тому, как град смешения терпит у себя философов, проповеду­ю­щих различные и противоположные мнения! И вот те, которые в Церкви Христовой мыслят что-нибудь вредное и превратное, когда принятым к направлению их на здравый и правильный образ мыслей мерам упорно сопротивляют­ся и не хотят исправить сво­их зловредных и пагубных учений, делают­ся еретиками и, выходя из Церкви, пополняют ряды да­ю­щих ей занятие врагов.

Таким образом, сво­им злом они приносят истинным членам Церкви Христовой даже пользу, потому что Бог и зло употребляет во благо и «любящим Бога... все содействует ко благу» (Рим. 8,28). Ибо все враги Церкви, каким бы заблуждением и какою бы злобою они ни были ослеплены и развращены, если получают власть вредить ей телесно, упражняют ее терпение, а если являют­ся ей противниками только по своему образу мыслей, упражняют ее мудрость; а так как и враги должны быть любимы, то дают упражнение и ее благорасположению или даже благотвори­тель­ности, действуют ли в отношении к ним убежда­ю­щим словом учения или грозою дисциплины. Поэтому дьявол, князь нечестивого града, выдвигая свои орудия против стран­ству­ю­щего в настоящем мире града Божия, не в силах ничем ему повредить. Боже­с­т­венный промысел посылает этому граду и благоден­ствие в утешение, чтобы несчастья не сокрушили его, и несчастья в упражнение, чтобы благоден­ствие не испортило его; то и другое уравновешивает­ся взаимно так, что имен­но из этого града, а не откуда-либо еще мы должны считать идущим известный возглас псалма: «При умножении скорбей мо­их в сердце моем, утешения Твои услаждают душу мою» (Пс. 93,19). Отсюда же и слова апостола: «Утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы» (Рим. 12,12).

Ибо и сказанное тем же учителем: «Да и все, жела­ю­щие жить благо­честиво во Христе Иисусе, будут гонимы» (2 Тим. 3,12), может быть приложимо ко всяким временам. Потому что хотя известное время, когда внешние враги не свирепствуют, и кажет­ся спокойным, и даже таковым и являет­ся на самом деле и доставляет великое утешение, особен­но слабым; однако же и тогда есть, и даже очень много внутри таких, которые сво­ими развращен­ными нравами терзают чувства людей, живущих благо­честиво. Ибо через них хулит­ся и христианское католическое имя. А чем оно дороже для жела­ю­щих благо­честиво жить во Христе, тем более скорбят они о том, что по вине дурных домашних оно не настолько возлюблено, насколько того желают души благо­честивых. Да и сами еретики, так как представляют­ся имеющими имя, таин­ства Писания и исповедание христианское, причиняют великую скорбь сердцам благо­честивых; потому что, с одной стороны, многие жела­ю­щие быть христианами делают­ся по необходимости нереши­тель­ными ввиду их разномыслии, а с другой – многие злоречивые находят в них основание хулить христианское имя; ибо и они называют­ся христианами. При суще­с­т­вовании этих и им подобных развращен­ных нравов и заблуждений жела­ю­щие жить благо­честиво во Христе терпят гонения, хотя тела их и не подвергают­ся нападениям и мучениям. Гонения эти они претерпевают не на теле, а в сердце. Поэтому сказано: «При умножении скорбей мо­их в сердце моем», а не «в теле моем». Но с другой стороны, поскольку обетования Божий мыслят­ся непреложными, и поскольку апостол говорит: «Познал Господь Сво­их; ибо, кого Он предузнал, тем и предопределил (быть) подобными образу Сына Своего» (2 Тим. 2,19; Рим. 8,29); и никто из них не может погибнуть, то в псалме том говорит­ся далее: «Утешения Твои услаждают душу мою». Да и сама эта скорбь, явля­ю­щаяся в сердцах людей благо­честивых, стесня­ю­щихся нравами христиан злых или ложных, приносит пользу скорбящим; потому что источником ее служит любо­вь, в силу которой они не хотят ни того, чтобы те сами погибли, ни того, чтобы мешали спасению других. Наконец, великим утешением служит и их исправление, которое переполняет души благо­честивых людей столь же великой радостью, сколь великими скорбями огорчала их погибель. Так в этом веке, в эти злополучные дни, не только со времени телесного присутствия Христа и Его апостолов, но с самого Авеля, первого праведника, убитого нечестивым братом, и до самого конца настоящего века Церковь распространяет­ся, совершая свое стран­ствование среди гонений от мира и утешений от Бога.

Глава LII

Следует ли думать, как полагают некоторые, что после десяти гонений, которые были, не будет уже ни одного, кроме одиннадцатого, которое имеет быть во время самого антихритса

Поэтому я не считаю правильным говорить или верить, как это казалось или кажет­ся некоторым, будто Церковь до времени антихриста не будет испыты­вать больше гонений, кроме того числа их, т. е. десяти, какие уже испытывала, так что одиннадцатым и последним будет якобы гонение от антихриста. Ибо первым гонением считают то, которое было от Нерона, второе – от Домициана, третье – от Траяна, четвертое – от Антонина, пятое – от Севера, шестое – от Максимина, седьмое – от Декия, восьмое – от Валериана, девятое – от Аврелиана, десятое – от Диоклетиана и Максимилиана. Так как египетских казней, прежде чем народ Божий начал выходить из Египта, было десять, то полагают, что их нужно разуметь в том смысле, что последнее гонение антихриста будет соответство­вать одиннадцатой казни, когда египтяне, враждебно гнав­шиеся за евреями, погибли в Красном море, между тем как народ Божий переходил через него по суше. Но я не думаю, чтобы те события в Египте пророчески прообразовывали гонения; хотя дума­ю­щие так с кажущейся тонкостью и остро­умием сопоставляют каждую казнь с каждым из гонений, но не по пророческому Духу, а по догадке человеческого ума, который иногда доходит до истины, но нередко и обманывает­ся.

В самом деле, что скажут дума­ю­щие так о том гонении, во время которого распят был сам Господь? В какое число его включат? Или же они полагают, что это следует исключить; потому что нужно-де считать те, которые относят­ся к телу, а не то, которое было направлено против самой Главы, когда была убита эта Глава? А что они скажут о том гонении, которое после вознесения Христа на небо про­изводилось в Иерусалиме, когда блажен­ный Стефан был побит камнями; когда Иаков, брат Иоанна, был усечен мечом; когда апостол Петр был осужден на казнь и заключен в темницу, откуда его освободил ангел; когда братья бежали из Иерусалима; когда Савл, сделав­шийся впоследствии апостолом Павлом, опустошал Церковь; когда и сам он, уже проповедуя ту самую веру, которую гнал, претерпел то, что делал сам, и в Иудее, и среди других народов, где с пламен­ною ревностью проповедал Христа? Почему же они думают, что следует начинать с Нерона, когда ко времени Нерона Церковь возросла среди жесточайших гонений, о которых говорить подробно было бы слишком долго? Если же полагают, что нужно принимать в расчет гонения, про­изведен­ные царями, то ведь Ирод, который после вознесения Господа на небо воздвиг самое жестокое гонение, был также царем.

Затем, что ответят они нам об Юлиане, которого также не причисляют к десяти? Разве он не гнал Церковь, – он, запретив­ший христианам учить и учиться свободным наукам? При нем Валентиан старший, быв­ший после него третьим императором, явил­ся исповедником христианской веры и лишен был за это воен­ной должности. Умолчу о том, что сделал бы он в Антиохии, если бы один вернейший и муже-­с­т­вен­нейший юноша, который из числа многих, схвачен­ных для пыток, был первым в продолжение целого дня подвергнут истязаниям, пев­ший псалмы под орудиями пыток и в страданиях, не привел его в ужас своею изуми­тель­ной твердостью и спокойствием и не возбудил в нем страха, что остальные заставят его оказаться в еще более постыдном положении. Наконец, на нашей уже памяти брат выше­упомянутого Валентиана, арианин Валент, разве не про­извел опустошения в католической Церкви жестоким гонением в восточных странах?

Далее, разумно ли не принимать в соображение того обстоятель­ства, что Церковь, повсюду плодоносящая и возраста­ю­щая, может у некоторых народов терпеть от царей гонения, когда у других народов не терпит? Или, быть может, не следует считать гонением то, что царь преследовал в Готии христиан с удиви­тель­ной жестокостью в то время, когда там были одни православные, из которых весьма многие увенчались мучениче­с­т­вом, как об этом мы слышали от некоторых из братии, которые тогда были еще детьми и отчетливо вспоминали, что сами видели это? А недавно в Персии? Разве не свирепствовало там на христиан гонение (если оно не продолжает­ся и сейчас) в такой степени, что некоторые, бежав­шие оттуда, прибыли даже в римские города? Размышляя об этих и им подобных обстоятель­ствах, я думаю, что не следует ограничи­вать известным числом гонения, которыми должна испыты­ваться Церковь. Но с другой стороны, не менее безрассудно и утверждать, что будут и еще от царей какие-нибудь гонения, кроме того последнего, относи­тель­но которого не сомневает­ся ни один христианин. Поэтому оставим вопрос открытым и только заметим, что утверждать что-то одно из двух было бы делом смелым и даже дерзким.

Глава LIII

О времени последнего гонения

Упомянутое последнее гонение, которое имеет быть от антихриста, прекратит Сво­им явлением сам Иисус. Ибо написано, что Он «убьет (беззаконника) духом уст Сво­их и истребит явлением прише­с­т­вия Своего» (2 Сол. 2,8). Часто спрашивают: «Когда это будет?» Вопрос совершен­но неуместный! Если бы нам нужно было знать об этом, то кому лучше, как не Самому учителю Богу, сообщить об этом вопрошав­шим Его ученикам? А они не молчали тогда пред Ним, но спрашивали Его, говоря: «Не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? Он же сказал им: не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1,6–7). Не о часе, конечно, или дне, или годе, а о времени спрашивали они, когда получили этот ответ. Таким образом, мы напрасно стали бы рассчиты­вать и определять годы, которые остают­ся еще настоящему веку, коль скоро из уст Истины слышим, что знать это – не наше дело. Некоторые, впрочем, говорили, что от вознесении Господа до Его последнего прише­с­т­вия может пройти четыреста, другие – пятьсот, иные – даже и тысяча лет. А на чем каждый из них обосновывает свое мнение, выяснять и долго, и нет необходимости. Они руководствуют­ся человеческими догадками, а не указывают что-либо несомнен­ное из авторитета канонического Писания. Всем им, гада­ю­щим на пальцах, развязывает пальцы и велит успоко­иться Тот, Кто говорит: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти».

Но поскольку это изречение евангель­ское, то нет ничего удиви­тель­ного в том, что оно не воспрепятствовало почитателям многих и ложных богов измыслить на основании ответов демонов, которых они считают богами, будто определено то время, в продолжение которого будет суще­с­т­во­вать христианская религия. Ибо когда они увидели, что не могут уничтожить ее столькими и такими гонениями, а напротив, в них-то она по преимуществу и достигает удиви­тель­ного возрастания, то выдумали невесть какие греческие стихи, якобы свыше изречен­ные кому-то из спрашивав­ших оракула; в этих стихах они представляют Христа неповинным в преступлении этого якобы святотатства, но прибавляют, что Петр при помощи волхвований устро­ил так, чтобы в продолжение трехсот шестидесяти пяти лет почиталось имя Христа, но затем, по исполнении этого числа лет, это почитание немедлен­но прекратит­ся.

О, смысл людей ученых! О, просвещен­ные умы, способные верить о Христе таким вещам, которых вы не хотите видеть в самом Христе, – будто ученик Его Петр не научил­ся у Него магическому искусству, а при Его невинности был, однако же, Его чародеем и захотел, чтобы имя учителя почиталось больше, чем его соб­с­т­вен­ное, благодаря его магическому искусству, его великим трудам, его опасностям и, наконец, его пролитой крови! Если Петр-чародей сделал так, чтобы мир возлюбил Христа, то что же сделал невинный Христос, чтобы так возлюбил Его Петр? Пусть они сами себе ответят на это вопрос и пусть, если могут, поймут, что то было делом сверхъесте­с­т­венной благодати, что мир возлюбил Христа ради приобретения от Него вечной жизни, и возлюбил даже до принятия за Него времен­ной смерти. Да и что же это за боги, которые могут предсказы­вать подобные вещи, но не могут их устранять, подчинив­шись одному чародею и одному магическому злодеянию, при совершении которого, как рассказывают, однолетний мальчик был убит, растерзан на части и погребен по непотребному обряду, – подчинив­шись до такой степени, что позволили в течение столь продолжи­тель­ного времени распространяться враждебной им секте, преодолеть ей не упорством, а терпением ужасные жестокости многочислен­ных гонений и ниспровергнуть их идолы, храмы, культ и оракулов? Наконец, что это за бог, – не наш, конечно, а их, – который прельстил­ся таким злодеянием или вынужден был покровитель­ство­вать таким вещам? Ведь по сказанию тех стихов, Петр магическим искусством предназначал все это не какому-нибудь демону, а Богу. Такого бога имеют они, каким не представляют Христа.

Глава LIV

О бессмыслен­нейшей лжи язычников, будто христианская религия будет суще­с­т­во­вать не свыше трехсот шестиделяти пяти лет

Я мог бы привести много и другого подобного, если бы не прошел уже тот самый год, который определило придуманное гадание и которому поверила обманутая суетность. Но поскольку с того времени, как почитание имени Христа установилось через присутствие Его во плоти и через Его апостолов, уже несколько лет тому назад исполнилось триста шестьдесят пять лет; то зачем нам искать других данных для доказатель­ства лживости этого? Не станем полагать начало христианской религии с рождества Христова, потому что, будучи младенцем и отроком, Он не имел учеников; хотя когда Он начал иметь их, тогда, без всякого сомнения, сделались через Его плотское присутствие известными учение и христианская религия, т. е. после того, как Он крестил­ся от Иоанна в реке Иордан. По этой причине о Нем и было пророче­с­т­во: «Он будет обладать от моря до моря и от реки до концов земли» (Пс. 71,8). Но так как прежде Его страдания и воскресения вера не была еще предназначен­ною для всех, так как предназначение это она получила в воскресение Христа (ибо имен­но так говорит апостол Павел афинянам: «Оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселен­ную, посредством предопределен­ного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Деян. 17,30–31); то воскресение Христа лучше всего взять за исходный пункт в решении этого вопроса, особен­но потому, что тогда же дарован был и Дух Святый, как и надлежало Ему по воскресении Христа быть данным в том граде, от которого должен­ствовал начаться второй закон, т. е. Новый завет. Ибо первый закон, называемый Ветхим заветом, был дан с горы Синай через Мо­исея. О том же, которому надлежало быть данным через Христа, предсказано: «От Сиона выйдет закон, и слово Господне – из Иерусалима» (Ис. 2,3). Поэтому и Сам Он сказал, что покаяние должно быть проповедано всем народам, начиная от Иерусалима (Лк. 24,47).

Итак, в Иерусалиме началось почитание этого имени, состоящее в вере в распятого и воскресшего Христа Иисуса. Там вспыхнула эта вера таким горячим пламенем, что несколько тысяч людей, обратив­шихся с удиви­тель­ной живостью к имени Христа, распродав свои имущества для раздачи бедным, приняли, движимые святой решимостью и пламен­нейшей любо­вью, добровольную бедность и приготовились среди свирепству­ю­щих и жаждущих крови иудеев бороться за истину до смерти, но не вооружен­ною силой, а препобежда­ю­щим терпением. Если все это совершилось без всякого магического искусства, то почему не хотят верить, что и во всем мире могло это совершиться тою же боже­с­т­венною силой, какою совершилось здесь? Если же обращение к почитанию имени Христа в Иерусалиме такого множества людей после того, как еще большее множе­с­т­во или пригвоздило Его к кресту, когда Он был схвачен, или смеялось над Ним, когда Он был пригвожден, было действием волхвования Петра, то с этого самого года и нужно начинать отсчет тех пресловутых трехсот шестидесяти пяти лет.

Христос умер в консуль­ство двух Геминов, в восьмой день апрель­ских календ. Воскрес же Он на третий день, как удостоверяют свидетель­ством самих сво­их чувств апостолы. Потом, спустя сорок дней, вознесся на небо, а через десять дней, т. е. на пятидесятый день после Своего воскресения, ниспослал Святого Духа. Тогда, вследствие проповеди апостолов, уверовало три тысячи человек. Итак, имен­но тогда-то и началось почитание Его имени, как мы веруем и как свидетель­ствует истина, действу­ю­щею силой Святого Духа, а по измышлению или мнению нечестивой суетности – магическим искусством Петра. Немного позже, вследствие совершив­шегося чуда, – когда один нищий, от чрева матери быв­ший до такой степени хромым, что его носили другие и полагали при дверях храма, где он просил милостыню, по слову Петра получил исцеление во имя Иисуса Христа, – уверовали пять тысяч человек; и затем Церковь начала возрастать вследствие новых и новых приливов веру­ю­щих. Таким образом, определяет­ся даже и сам день, с которого начинает­ся тот год: это день, когда послан был Дух Снятый, т. е. майские иды. Пересчитывая последу­ю­щие консуль­ства, мы найдем, что триста шестьдесят пять лет исполнились в те же майские иды в консуль­ство Гонория и Евтихиана.

Что могло про­исходить в следу­ю­щий за тем год в консуль­ство Манлия Феодора в других странах, когда по смыслу того оракула демонов или выдумки людей христианская религия уже не должна была суще­с­т­во­вать, нам не было нужды выяснять. Но нам известно, например, что в знаменитейшем и главном африканском городе Карфагене комиты императора Гонория, Гауценций и Иовий, в четырнадцатый день апрель­ских календ разрушили храмы богов и сокрушили идолов. Кто не видит, насколько с того времени и доселе, т. е. почти в продолжение тридцати лет, возросло почитание имени Христа, в особен­ности после того, как христианами сделались многие из тех, которые потеряли доверие к упомянутому прорицанию и нашли его, когда исполнилось то число лет, пустым и заслужива­ю­щим осмеяния? Итак, мы, будучи и называясь христианами, веруем не в Петра, но в Того, в Кого веровал и Петр; мы назидаемся проповедью Петра о Христе, а не очарованы его волшебствами; не колдовством его прельщены, а укреплены его благодеяниями. Тот самый Христос, наставник Петра в учении, ведущем к вечной жизни, есть и наш наставник.

Но закончим, наконец, настоящую книгу, в которой мы доселе рассуждали и, как нам кажет­ся, достаточно ясно показали, каков смертный исход двух градов, небесного и земного, с начала и до конца перемешанных между собою. Из них земной град творил себе, каких хотел, ложных богов или из чего ни попадя, или даже из людей, и этим богам служил жертвоприношениями; а небесный, но стран­ству­ю­щий на земле град не создавал ложных богов, но сам был создан истинным Богом, истинным жертвоприношением Которому сам же и служил Оба они, однако же, при различной вере, надежде и любви или пользуют­ся одинаковым времен­ным благополучием, или одинаково удручают­ся времен­ными несчастьями, пока не будут отделены один от другого на последнем суде и каждый не получит свой конец, которому не будет конца. К рассуждению об этих концах того и другого града мы сейчас и перейдем.


1) Virg. Æneid lib. VIII. v. 321–325

2) Virg. Eclog. V. v. 11.

3) Æneid lib. v. 767.

4) Lupas.

5) Oracula Sibyllina 8, 217–243.

6) In medio duorum animalium cognosceris, и далее в этом же стихе: «внегда приближитися летом, познаешися; внегда прити времени, явишися».

7) Выше, кн. 16, гл. IV.