Оливье Клеман. Истоки

Часть третья. ПОДСТУПЫ К СОЗЕРЦАНИЮ. Глава I. О МОЛИТВЕ

Всякое погружение в существование, всякое предчувствие таинства перед лицом любви, красоты или смерти тяготеет к молитве. Однако для настоящей молитвы в христианском смысле слова необходимо установление подлинно личного отношения с живым Богом — «беседы», как говорит Евагрий. Это слово следует понимать в широком смысле: эго может быть молчаливое слушание, возглас скорби, прославление, а может быть и протест Иова. Что нам необходимо даже посреди самых обременительных забот — это памятование о том, что Бог существует, что Он любит нас, что мы не одиноки, не затеряны, не погружены в абсурд перед лицом небытия или ужаса, ибо есть Другой, доступный для нас благодаря Иисусу и в Иисусе — доступный в глубинах нашего бытия.

Молитва есть «беседа» ума с Богом. Итак, стремись к состоянию, потребному уму для того, чтобы безоглядно устремиться к Господу и беседовать с Ним без посредников.

Евагрий Понтийский
О молитве, 3.

Цель молитвы не в том, чтобы привлечь Бога к нам, ибо Он и так ближе нам, чем мы сами, как говорит св. Августин. Цель состоит в том, чтобы приблизиться к Нему и, в пространстве диалога, осознать Его близость. «Господи, все в Тебе и сам я в Тебе, прими меня», — говорит странник Макарий в Подростке Достоевского.

Если справедливо, что Божественное Начало присутствует во всяком сущем, то всякое сущее, напротив, не пребывает в Нем. Мы пребываем в Нем лишь через призывание Его пресвятыми молитвами, умиротворенным разумом… Ведь Его местопребывание не ограничено — так, чтобы оно могло измениться.. Если бы мы находились в лодке и некто, желая прийти нам на помощь, бросил бы нам концы каната, прикрепленного к скале, то, разумеется, не мы притянули бы скалу к себе, но сами, вместе с лодкой, устремились бы к ней . Вот почему.. следует начинать с молитвы: не для того, чтобы приблизить к себе Всемогущего, одновременно пребывающего везде и нигде, но чтобы предать себя в руки Его и соединиться с Ним…

Дионисий Ареопагит
Об именах Божиих, 3, 1.

Истинная молитва совершается не только устами, но и сердцем, то есть всем существом. Это возглас de profundis — из глубины. Дело в том, что существует соответствие между глубиной сердца и высотой неба — соответствие, которое следует понимать не в физическом смысле, но в том смысле, что запредельность Бога достигается через сосредоточение в средоточии — в сердце. Поэтому Паскаль искал прибежища в сокрытом Боге и после того, как открытия Коперника и Галилея обнажили пустоту «бесконечного пространства».

Я обретаю понимание благодаря молитве — не той, что пребывает лишь на устах, но исходящей из глубины сердца. В самом деле, как деревья с глубоко уходящими в землю корнями не ломаются и не исторгаются из земли бурей, так и молитвы, идущие из глубины сердца и там укорененные, в полной безопасности возносятся к небу, не отвращаясь неожиданным нападением какого-либо помысла. Вот почему говорится в псалме: Из глубины взываю к Тебе, Господи (Пс. 129, 1).

Иоанн Златоуст
О непостижимости Божией, 5-я беседа.

Молитва приносит «добродетели» и сама есть их плод. Она выражает благодарность, рождающуюся в нас перед лицом распятого Бога, воскрешающего нас. И сердце смягчается, наполняясь бытийной нежностью…

Молитва — дочь кротости… Молитва — плод радости и благодарения.

Евагрий Понтийский
О молитве, 14 и 15.

В нижеследующей замечательной формуле Евагрий дает ключ к пониманию сотрудничества благодати и свободы, совершающегося в молитве. Бог дарует молитву тому, кто, преодолевая бунт или дремоту естества, отдается молитве, тем самым соединяя глубинные побуждения своего тварного существа с образом Божиим. Ибо образ обладает «магнетической» силой прообраза.

Если ты хочешь молиться, то испытываешь нужду в Боге, дарующем молитву молящемуся.

Евагрий Понтийский
О молитве, 59.

Одна из гомилий Макария развивает ту же тему. Мы ничего не можем сделать сами, подобно ребенку, еще не умеющему ходить и плачущему, чтобы привлечь внимание матери. Речь идет даже не о спасении верой, особенно когда утверждается, что сама вера есть дар, — что же тогда может предложить со своей стороны человек? — но о спасении смиренной любовью.

Неверно, что человек безвозвратно погиб и не в состоянии более свершить ничего благого, как полагают многие погрязшие в заблуждении. Младенец неспособен ни к чему: он не может даже поспешить к матери на своих собственных ногах. Но он катается по земле, кричит, плачет, зовет ее, — и она проникается нежностью и волнением, видя свое дитя ищущим ее с таким нетерпением и плачем. Он не может сам соединиться с ней, но неустанно зовет ее, и она спешит к нему, полная любви, обнимает его, прижимает к сердцу, кормит — и все это с невыразимой нежностью.

Бог любит нас и ведет себя подобно матери по отношению к взыскующей и зовущей Его душе. В порыве Своей бесконечной любви… Он прилепляется к нашему духу, соединяется с ним и составляет с ним один дух, по слову Апостола (1 Кор. 6, 17). Душа устремляется к Господу, и Господь, исполнившись милосердия и любви, приходит и соединяется с ней, и она пребывает в благодати. Тогда душа и Господь суть единый дух, единая жизнь, единое сердце.

Псевдо-Макарий
Сорок шестая гомилия.

Молитва и богословие неразделимы. Подлинное богословие не есть поклонение ума; оно проясняет движение молитвы, но только молитва может сообщить ему жар Духа. Богословие — это свет, молитва же — огонь. Их соединение выражает соединение ума и сердца. Но ум должен «покоиться» в сердце, а богословие — превосходить себя в любви.

Если ты богослов, то молишься истинно, и если молишься истинно, то ты богослов.

Евагрий Понтийский
О молитве, 61.

Когда ум исполняется любви к Богу, он разрывает смертный мирской покров, совлачается образов, страстей, умствования, чтобы стать одной лишь радостью и благодарением.

Ведь тогда он торжествует победу над смертью.

Когда твой ум, охваченный горячей любовью к Богу, начинает понемногу как бы покидать тварный мир, отбрасывая всяческие помыслы… и в то же время исполняясь благодарности и ликования, — тогда ты можешь считать, что приблизился к пределам молитвы

Евагрий Понтийский
О молитве, 62

Мало-помалу, преодолевая свои второстепенные формы, молитва должна истощаться в ожидании Бога. Ждущая, сосредоточенная, любящая пустота. «Пустота, при которой ничто внешнее не соответствует внутреннему напряжению», — как говорит Симона Вейль. Nada (Ничто) испанских мистиков.

«Живые существа» Иезекииля — это четверо «животных», символизирующих космические, ангельские силы. Они покрыты глазами. Так и человек, молясь, должен стать чистым слухом и чистым зрением. И тогда Христос приходит, чтобы обитель в нем сотворить, и Святой Дух соединяется с его духом, чтобы молиться иной, отныне уже не только человеческой молитвой.

Для молитвы не надобно ни жестов, ни возгласов, ни молчания, ни коленопреклонения. Молитва наша, одновременно мудрая и горячая, должна быть ожиданием Бога — вплоть до того, как Бог явится и войдет в нее — через все пороги, все пути, все чувства.

Довольно стонов и рыданий, все, что мы взыскуем в молитве, — это приход Бога.

Разве в работе мы не используем все наше тело? Разве не соучаствуют в ней все его члены? Пусть же и душа наша всецело отдается молитве и любви к Господу; пусть не позволит помыслам отвлечь и потревожить себя; пусть станет, повторяю, всецело ожиданием Христа.

Тогда Христос просветит ее, научит истинной молитве, дарует ей… поклонение в духе и истине (Ин. 4, 24)…

Господь сходит в ревностную душу, сотворяет из нее престол Славы, восседает и пребывает в ней. Пророк Иезекииль говорит о четырех Живых существах, впряженных в колесницу Господа. У них бессчетное число глаз: как у души, взыскующей Бога — что говорю? — как у души, взыскуемой Богом и обратившейся всецело в зрение.

Псевдо-Макарий
Тридцать третья гомилия.

Вот почему для достижения этой ступени молитвы необходимо удалить помыслы и лукавство (как будто мы в состоянии обмануть Бога, набить себе цену в Его глазах!). Ум сосредоточивается, речь обрывается.

Во время молитвы гони от себя прочь все, что мешает тебе… будь прост и бесхитростен и в то же время подобен вдумчивому ребенку… Удали от себя помыслы и лукавство и веди себя, как дитя, отлученное от материнской груди.

Евагрий Понтийский
Наставления.

Когда примешься молиться, пусть язык твой будет нем.

Евагрий Понтийский
Фрагмент, сохранившийся на сирийском языке.

Иоанн Кассиан советует человеку остаться с Богом наедине — в самозабвенном, доверчивом молчании, при «закрытых дверях», как требовал Иисус, — то есть за закрытой дверью внутренней кельи: сердца-ума. Молитвы должны быть частыми, но краткими именно по причине их интенсивности, несовместимой с «рассеянностью».

С особым вниманием надлежит следовать евангельскому предписанию: войти в покой свой и затворить дверь для того, чтобы молиться Отцу нашему.

Вот как следует это исполнять.

Мы молимся в своем покое, когда целиком исторгаем наше сердце из суеты помыслов и забот и, как бы пребывая в тайном и сладостно-дружественном уединении с Господом, поверяем Ему свои желания.

Мы молимся при закрытых дверях, когда, не размыкая уст, призываем Того, кто не принимает в расчет слов, но зрит в сердце.

Мы молимся втайне, когда обращаемся к Богу одним лишь сердцем и сосредоточенной душой, одному Ему раскрывая свои устремления. Их природу враждебные силы сами по себе разгадать не могут. Поэтому и надлежит соблюдать глубокое молчание во время молитвы…

Таким образом, молитвы наши должны быть частыми, но краткими — из опасения, как бы при их продлении враг не изыскал лазейки » не напустил рассеяния. В молитве — истинная жертва: жертва Богу дух сокрушенный (Пс. 50, 19).

Иоанн Кассиан
Собеседования, 9, 35—36.

Так приходит Дух, который молится в нас, по словам Павла, «воздыханиями неизреченными». Внутренние слезы, потребность в молчании…

Когда Святой Дух действует в душе, Он поет псалмы и молится в тайне сердца в полном и сладостном самозабвении. Это состояние сопровождается внутренними слезами, а затем — ощущением некоей полноты, жаждущей молчания.

Диадох Фотикийский
Гностические главы, 73.

Всякая молитва — сознательно или бессознательно — причастна молитве воплощенного Слова, Его отношению с Отцом, его «жертвенности», как говорит Кирилл Александрийский. Благодаря этому молитва всегда совершается «в Церкви», в общении ангелов и святых.

Молящийся участвует в молитве Слова Божия, присутствующего даже среди не знающих Его и не чуждого ничьей молитве. Он молится Отцу вместе с верующим, для которого выступает посредником. Сын Божий поистине есть первосвященник наших жертв и наш заступник перед Отцом. Он молится за молящихся, защищает ищущих защиты…

Первосвященник — не единственный, кто присоединяется к истинно молящимся. Есть еще и ангелы, о которых утверждается в Писании: На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк, 15,7) То же справедливо и в отношении усопших святых… Первейшая из добродетелей, согласно Божественному слову, — это любовь к ближнему. Следует признать, что умершие проявляют ее более кого бы то ни было по отношению к ведущим сражение в сей жизни — гораздо более, нежели способны к этому те, кто, хотя и будучи подвержен человеческой слабости, спешит на помощь к слабейшим. Ибо страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены (1 Кор. 12, 26). Вот что совершают любящие братьев своих.

К любви, свершающейся и за пределами нынешней жизни, можно также применить слова апостола: У меня… забота о всех церквах. Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенился? (2 Кор 11, 28—29). Разве сам Христос не заявляет, что страждет в каждом из болящих, со всеми кто лишен одежды и крова? что Он терпит голод и жажду вместе с людьми? Кто из читающих Евангелие не знает, что Христос сделал своими все страдания человеческие?

Ориген
О молитве, 10—11.

2. Испытания

Наставники в аскезе предостерегают против образов, призраков, видений. Ведь сатана способен принять образ ангела света, каковым он, впрочем, и является, но — преисполненный гордыни. Особенно часто это случается в начале духовного пути, когда душа, овладевая истинной молитвой, сталкивается с прелестными (здесь уместно именно это слово) видениями, заставляющими ее уверовать в то, что единение уже достигнуто. Тогда душа рискует впасть в обольщение и тщеславие.

Как только ум приходит к чистой и подлинной молитве, случается так, что демоны… являют ему призрачное видение Бога в приятном для чувств обличье, с тем, чтобы душа поверила, будто в совершенстве овладела целью молитвы. Однако все это, по словам великого гностика, есть дело страсти тщеславия и демона, чьи прикосновения заставляют мозговые вены судорожно пульсировать.

Евагрий Понтийский.
О молитве, 73.

Перед лицом обольстительных образов и внутреннего смятения, поднятого разоблаченными демоническими силами, нужно смиренно и доверчиво искать прибежища в Боге. Если искушение не отступает, следует произносить в ускоренном темпе Kyrie eleison («Господи, помилуй») или другую краткую молитву, по возможности содержащую Имя Иисуса…

Упражняющийся в чистой молитве услышит шум и грохот, возгласы и поношения. Но он не дрогнет, не утратит хладнокровия, говоря Богу: «Ты со мной, и не страшусь никакого зла»…

Евагрий Понтийский
О молитве, 97.

В минуту подобного искушения прибегай к краткой, но интенсивной молитве.

Евагрий Понтийский
О молитве, 98,

Духовному пути ведомы и «ночные часы» — не только совлечение всего чувственного и умопостигаемого, но и испытания страхом и отчаянием. Тогда нужно пасть не в бездну Ничто, но к ногам сошедшего в ад Распятого; отождествиться с умирающим Христом, сказавшим вместе: Боже мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил? и Отче, в руки Твои предаю Дух Мой.

Эти испытания суть проба человеческого смирения, исход в пустыню одной лишь веры. Они ведут к «утешению», — то есть к ощутимому присутствию Утешителя, Духа Святого, — утешению тем большему, что человек получает его в состоянии крайней, тотальной нужды.

В жизни посвященных три этапа: начало, середина и совершенство. В начале посвященных ждут сладостные соблазны, в середине — борьба с искушением, в конце — совершенство полноты. В начале — сладость ободряющая, затем — горечь упражняющая, наконец, блаженство последних вещей укрепляющее.

Григорий Великий
Нравоучения на Иова, 20, 11, 28.

Если случится нам вступить во мрак, и если вдобавок не мы тому виной, не будем смущаться. Считай, что этот покрывший тебя мрак послан провидением Божиим по причине, ведомой одному лишь Богу. Ибо душа наша порой делается темна и поглощена сомнениями. Предаемся ли мы чтению Писания или молитве, занимаемся ли чем иным, — только более погружаемся во тьму.. Этот час исполнен отчаяния и страха. Упование на Бога, утешение веры совершенно оставляет душу, и вся она наполняется неуверенностью и тоской.

Но все пережившие смятение этого часа знают, что за ним в конце концов следует перемена. Бог никогда не оставляет душу в подобном состоянии на целый день, ибо тогда разрушилась бы надежда . Но Он позволяет быстро выйти из него.

Блажен выдержавший такие искушения Ведь, по словам отцов, велика будет крепость и могущество, достигаемые после них. Однако подобное сражение завершается не в один час и не сразу, да и благодать нисходит и творит себе обитель в душе не раз и навсегда, но постепенно. За благодатью вновь приходит испытание. Время испытанию, и время утешению

Исаак Сирин
Аскетические трактаты, 57-й трактат.

Мистики первых веков, и прежде всего Ориген и Григорий Нисский, особенно часто обращались к драматургии Песни Песней, комментируя ее с замечательной глубиной. Возлюбленный сначала приближался, затем удалялся, и Возлюбленной требуется немалое терпение для того, чтобы вновь обрести его. Так в старых сказках невеста, часто одна-одинешенька, вынуждена носить железные башмаки или ткать одежду, соблюдая обет полного безмолвия, чтобы снова встретить своего жениха.

Затем она [возлюбленная Песни Песней] ищет Возлюбленного, который явился, а потом исчез. На протяжении Песни так происходит неоднократно, и понять это может тот, кто сам пережил подобное. Порою — Бог тому свидетель — я чувствовал, что Возлюбленный приближается ко мне, что он так близок, как только возможно. Но затем он вдруг удалился, и я не мог найти того, кого искал. И вновь я начинаю желать его прихода, и порой он возвращается. Когда же он является мне и я касаюсь его руками — вот, он опять исчезает, ускользает от меня, и я вновь принимаюсь искать его. И это происходит часто, вплоть до того, как я поистине обрету его и восстану, опираясь на моего возлюбленного

Ориген
Первая гомилия на Песнь Песней, 7.

В этих испытаниях открывается то, что Диадох Фотикийский называет «поучительной скорбью». Божественный свет скрывается для того, чтобы человек освободился от иллюзий и гордыни, сбросил с себя все свои роли, включая роль аскета, и стал чистым вместилищем благодати, которая отныне может преобразовать его.

Поучительная скорбь ни в коей мере не лишает душу Божественного света. Просто благодать скрывает от духа свое присутствие, предупреждая… чтобы он со всяческим страхом и смирением искал прибежища в Боге… Так мать, видя, что ребенок капризничает и не хочет есть предназначенную ему пищу, удаляет его на некоторое время от себя, чтобы затем, испугавшись неприветливых людей или животных, он поспешил к ней обратно, ища укрытия на ее руках…

Поучительная скорбь сообщает душе печаль, смиренность и праведное отчаяние, дабы ищущая славы и легковозбудимая часть души усмирилась. Но вслед за тем она привносит в сердце страх Божий, слезы и жажду благого молчания…

Диадох Фотикийский
Гностические главы, 87.

Бог обращается к сердцу, заставляя его трепетать, затем скрывается и является вновь. Благодаря опыту Богооставленностн и живейшего «ощущения» Его присутствия человек постепенно освобождается от нападений зла, отныне и впредь свет пронизывает и предохраняет его естество. Но Бог не затопляет его своим присутствием: ведь тогда исчезла бы сама возможность встречи и свободной любви. Он вводит освященную душу в ритм enstasis-extasis, полноты и устремления ко всецело иному, чтобы она непрестанно обновлялась в своей любви и ширилась, черпая из неистощимых богатств Божиих…

Что касается крещеных, благодать скрывает свое присутствие, ожидая решения души. Когда весь человек обращается к Господу, тогда, рождая невыразимое чувство, она являет себя в сердце, а затем вновь замирает в ожидании движения души, попуская демону поражать самую ее глубину, чтобы душа искала Бога с еще большим жаром и смирением. Если человек начинает с соблюдения заповедей и непрестанно призывает Господа Иисуса, огонь Божественной благодати ширится, охватывая даже внешние душевные чувства Тогда и демонские стрелы падают в отдалении и с трудом поражают уязвимую часть души Наконец, когда ведущий брань сосредоточит в себе все добродетели, и прежде всего совершению отрешенность, благодать озаряет глубочайшим чувством все его естество и воспламеняет в нем любовь к Богу. Отныне демонские стрелы падают, не достигая и телесных чувств, ибо овевающее сердце дуновение Духа обессиливает их на лету. Однако и достигнувших этой ступени Бог порой предает демонской злобе, оставляя их дух во мраке, чтобы наша свобода не оказалась целиком скованной путами благодати… Ибо человеку надлежит совершенствоваться в духовном опыте Ведь кажущееся совершенством еще не совершенно в сравнении с богатством Бога, желающего наставить нас со всей целеустремленной неотступностью любви.

Диадох Фотикийский
Гностические главы, 85.

Чем более доступным становится Недостижимое, тем явственнее раскрывается его недостижимость. Здесь — не подлежащая забвению дистанция, где рушится возможное идолопоклонство перед мистическим состоянием. Это духовность не слияния, но общения, в котором чем более Другой дает познать Себя, тем более неведомым остается. Вступление в живую вечность, где совершенствование в любви не имеет предела.

Когда душа откликается на призыв возлюбленного, ищет его и не находит, и зовет не достижимого никакими именами, она сознает, что влюблена в недоступное, желает — ускользающего от нее. И это поражает и ранит ее отчаянием, потому что она думает, будто ее желание полноты будет длиться без конца… Но вот с нее снят покров печали, и она познает, что неустанное продвижение в поисках и совершенствовании составляет подлинное наслаждение тем, чего она алчет, потому что всякий раз, когда желание ее исполняется, оно порождает желание еще более высокого

Когда же был снят с нее покров отчаяния, и она увидела незримую и бесконечную красоту возлюбленного и свою всевозрастающую красоту, — тогда охваченная еще более пылкой страстью, она открывает возлюбленному… желание своего сердца, говоря о том, что ранена стрелой Божией, ранена в сердце наконечником веры, смертельно ранена любовью. Ведь, согласно Иоанну, Бог есть любовь. Его же есть слава и сила во веки веков.

Григорий Нисский
Двенадцатая гомилия на Песнь Песней.

3. Временные и пространственные условия молитвы

В нижеследующих древнейших текстах с главными моментами Страстей и Пасхи сказывается освящение времени и тем самым придается новый смысл космическому прославлению. Крест и Воскресение стали началом «последних времен», ознаменованных переворотом в привычной символике дня и ночи. День с его гордой самодостаточной яркостью отныне связан со страданиями и смертью Иисуса, полдень становится мраком. Вечером видно, как занимается заря Духа через священные воду и кровь, истекшие из ребер Распятого. Ночь наполняется пасхальным светом — «обращение полюсов», — а с петушиным криком наступает утро Дня незакатного — дня Царства.

Заметим также, что в ту апостольскую эпоху, когда еще не было необходимости становиться монахом, чтобы вполне быть христианином (как это ощущалось позднее в христианском мире), существовала уверенность в том, что супружеская жизнь, даже в ее сексуальном проявлении, не только не противоречит жизни духовной, но гармонично согласуется с ней. Наконец, обратим внимание на хорошо засвидетельствованное в Древней Церкви представление о том, что в определенные моменты — и прежде всего в полночь, которая есть мгновение воскресения, — весь космос становится Церковью, и светила, растения и животные соединяются как бы в едином молитвенном хоре.

Если ты у себя дома, молись в час третий [9 ч. утра] и хвали Бога Если пребываешь в ином месте, молись Богу в сердце своем, ибо в сей час Христос был пригвожден ко кресту. .

Молись также в час шестый [полдень] в память Христа, висящего на кресте, в то время как… воцарилась тьма. В сей час молись горячо, подражая Тому, Кто молился за палачей Своих, когда вселенная заволоклась тьмой.

В час девятый [3 ч. пополудни] возобнови молитву и хвалу… В сей час Христос излил из отверстых ребер воду и кровь, осветив дневной закат вплоть до вечера и возвращением света явив образ воскресения

Молись также прежде, чем дать покой телу своему.

Ближе к полночи встань, омой руки свои водою и молись. Если жена твоя с тобою, молитесь вместе. Если она еще не христианка, удались в другую комнату для молитвы, а затем вернись и ляг снова.

Не будь небрежен в молитве.

На том, кто женат, нет никакого пятна. Омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь (Ин. 13, 10). Осеняя себя своим влажным дыханием, ты очищаешь все тело свое вплоть до ног; ибо дар Духа и как бы излившаяся из источника вода крещения, воспринятые полным веры сердцем, очистили верного.

Итак, надлежит молиться в сей час, ибо старцы, от которых мы ведем это предание, учили, что все творение в этот миг замирает, дабы хвалить Господа. Звезды, деревья и вода приостанавливаются и вместе с хором ангелов и душ праведников поют хвалу Богу. Поэтому и верующие должны положить в сердце своем молиться в сей час.

Сам Господь свидетельствует о том, говоря: Вот, жених идет, выходите навстречу ему (Мф. 25, 6), и заключает: Итак бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа (Мф. 25, 13).

Перед тем, как запоет петух, встань еще раз и также помолись… Чаем дня воскресения мертвых в ожидании вечного света.

Апостольское предание, 35.

Если человек не может молиться среди ночи, пусть постарается, прибегнув к уже упоминавшемуся способу, допустить Христа в сон свой — так, чтобы творение бодрствовало в своей ангельской прозрачности.

Вечерний гимн.

Ныне благословляем Тебя,
Христос, Слово Божие,
Свет от безначального Света,
Податель Духа
Благословляем Тебя, тройной свет
Неделимой славы.
Ты победил тьму
И произвел свет, чтобы в нем сотворить все.

Ты дал существование материи,
Сотворив из нее лик мира
И форму его красоты.
Ты просветил дух человека,
Даровав ему разум и мудрость.
Повсюду открывается
Отсвет вечного света,
Чтобы в свете
Человеку явилось сияние,
И сам он весь стал светом.

Ты озарил небо,
Испещренное светилами.
Ночи и дню
Повелел ты мирно сменять друг друга,
Заповедав им правило
Братской дружбы
Ночь кладет предел
Трудам нашего тела;
День пробуждает нас к работе,
К делам и заботам.
Но мы бежим тьмы,
Спешим навстречу Дню незакатному,
Дню, который никогда не изведает
Печали сумерек.

Даруй векам моим
Сом неглубокий,
Чтобы недолго голос мой
Пребывал в немоте.
Творение Твое будет бодрствовать,
Чтобы петь псалмы с ангелами.
Пусть сон мой всегда
Полнится Твоим присутствием…

Даже будучи отделен от тела,
Дух воспевает Тебя, Боже:
Отец и Сын,
И Святой Дух,
Тебе честь и держава
Во веки веков.

Аминь.

Григорий Назианзин,
Догматические поэмы.

Ниже следует сирийский гимн, подчеркивающий ту же символику инверсии дня и ночи: схождение Христа в ад все наполнило светом; всякая ночь напоминает Пасху; всякая заря предвещает возвращение Христа.

Смерть расставила силки
нашему человечеству.
Но Он, по милосердию
Своему, явился вызволить нас.

Хвала Тебе,
Господь ангелов,
лицезрение Тебя принесло радость
несчастным в аду:

с тех пор ночь удалилась,
исчезла,
ибо свет
взошел над тварью.

Он снизошел с высоты
и освободил нас.
Он вознесся —
и вот,
вновь восседает одесную Бога.

Они жаждут выйти Ему навстречу
во время Его возвращения, —
все те, кто ждал Его,
верные Имени Его.

Он сошел в ад,
и сияние света Его
изгнало тьму
из пристанища умерших.

Плод, съеденный Адамом,
убил его.
Но Он сошел и спас его —
вышний Плод.

Сокрушив гробницы.
Он вернул мертвых к жизни, —
таинственный образ
Дня Его могущества.

Он близится, он наступает —
День Его воскресения.
Блажен ожидающий его.

Великий день Его прихода,
когда будет явлено
все, что сокрыто.

Распростертые в пыли
услышат глас Его;
в день воскресения
выйдут Ему навстречу.

Воскресший Адам,
охваченный восторгом,
возвратится в предел
всякого блаженства.

Сирийский гимн, приписываемый Иакову Серугскому
(Вечерня маронитской литургии).

Поговорим о символике прямостояния и коленопреклонения. Вознося хвалу, прославляя, благодаря, молятся стоя, с воздетыми руками. Коленопреклоненная молитва — молитва покаяния и прошений.

Однако в этих позах нет ни автоматизма, ни магии: они не имеют того значения, которое придает им нехристианский Восток. В христианстве они всегда представляют собой лишь один из возможных языков личного общения (и, следовательно, относительный). То же касается и места. Если возможно, желательно расположиться для молитвы в тихом месте, где есть иконы. Но вообще можно молиться везде.

Несомненно, тело способно принимать бессчетное число положений, однако положение с воздетыми руками и возведенными к небу очами предпочтительно для телесного выражения движений души во время молитвы. По крайней мере, так надлежит делать при отсутствии препятствий. Но обстоятельства могут вынудить молиться сидя — например, при болезни ног — или даже лежа — из-за горячки. По той же причине, если мы, к примеру, находимся на корабле или же дела не позволяют нам удалиться для того, чтобы вознести молитву как должно, — позволяется молиться, не проявляя этого внешне каким-либо особым образом.

Что касается коленопреклоненной молитвы, она необходима, когда мы сознаемся пред Богом в содеянных нами прегрешениях и молим Его отпустить наши грехи и исцелить нас. Коленопреклонение символизирует тот смиренный земной поклон, о котором говорит Павел: Для сего преклоняю колена мои пред Отце и Господа нашего Иисуса Христа, от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле (Еф. 3, 14—15). В этом знаменуется и духовное коленопреклонение, ибо всякая тварь поклоняется Богу во имя Иисуса и смиренно простирается пред Ним. Апостол, по видимости, указывает на это, говоря: Дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, темных и преисподних (Фил. 2, 10).

Что касается места, надлежит знать, что всякое место удобно для молитвы… Все же, чтобы избежать помех во время молитвы, лучше выделить в доме (если возможно) определенное место, в некотором смысле освященное, и там молиться…

Ориген
О молитве, 31.

В следующем тексте появляется другая символика, также имеющая первостепенное значение, поскольку, согласно Евангелиям, Христос воскрес на следующий день после субботы, «в первый день недели» Итак, символика недели. Воскресенье — это Пасха: день первый и восьмой, восстановление Начала и предвосхищение Исполнения, «альфа и омега» во Христе. В этот день верные должны молиться стоя, как сыны Божий, как люди, обретшие свободу и находящиеся на пути к Царству. Прямо стоящий человек с поднятой головой свидетельствует о своей царственности, о вертикальном движении души к небесному. Коленопреклонение, земной поклон, напротив, свидетельствует о нашем уничижении, претворяемом в смирение. Ибо простираться ниц, а затем подняться — есть знак воскресения.

Вот почему первый Вселенский Собор запретил преклонять колена по воскресеньям.

Ежедневная молитва творится лицом на Восток — символ утерянного и вновь обретенного рая: ведь солнце встает на востоке. Молятся стоя, но в определенные моменты преклоняют колени.

Все мы обращаемся во время молитвы на восток, но очень немногие из нас знают о том, что мы ищем там прежнюю родину — рай, насаженный Богом в Эдеме в стороне востока. В первый день недели (воскресенье) мы творим молитву стоя, но не всем ведома причина этого. Она не только в том, что, воскреснув со Христом и взыскуя вещей возвышенных, мы вспоминаем во время молитвы стоя день Воскресения и дарованную Нам благодать, но и в том, что этот день представляется как бы образом будущего века… В самом деле, воскресенье — также и восьмой день недели, символизирующий полноту, следующую за временем, день незакатный… век непреходящий… Следовательно, Церкви необходимо учить своих чад молиться в этот день стоя, дабы благодаря непрестанному напоминанию о бесконечной жизни мы не забыли собраться в дорогу… Прямое положение тела… как бы заставляет высшую часть души покинуть пределы настоящего и устремиться в будущее.

Напротив, всякий раз, когда мы преклоняем колени, а затем выпрямляемся, мы показываем действием, что грех сгибает нас до земли, а любовь Творца призывает на небо.

Василий Кесарийский
Трактат о Святом Духе, 27.

Текст II века уточняет символику положения стоя с воздетыми руками — образа животворного креста, в котором весь человек становится знаком креста.

Я простер руки
В жертву Господу.
Когда стою с простертыми руками,
Это означает
Воздвигнутый крест.
Аллилуйа!

Оды Соломона, 27.

Не только можно, но и должно молиться повсюду, ибо вселенная есть первый храм. Молитва, погружаясь в трансцендентность и подтверждая тем самым трансцендентность человека, позволяет благодати проникнуть в творение и явить его сокрытую святость.

Всякий, даже необразованный, христианин знает, что любое место есть часть вселенной, а сама вселенная — храм Божий. Он молится повсюду, закрыв глава чувств, но пробудив зрение души, и таким образом покидает пределы всего чувственного мира. Его не удерживает и небесный свод, но, достигнув духом наднебесного пространства под водительством Духа Божия и как бы покинув пределы этого мира, он возносит свою молитву к Богу.

Ориген
Против Цельса, 7, 44.

Упоминаемое Дионисием Ареопагитом «круговое движение» есть символ и средство достижения душевной сосредоточенности и экстатического соединения. В сочетании с молитвенной позой Илии, упоминаемой в Библии, оно осуществляется в одном из положений, в которых совершается «Иисусова молитва»: молящийся, сидя на низком сиденье, сильно наклоняется вперед, касаясь лбом коленей

Когда он выпрямляется, душа его расширяется в «спиральном движении», соответствующем излучению Божественной славы. Затем в «продольном движении» человек открывается навстречу всему творению, которое является ему как совокупность символов, как теофания.

Душа совершает круговое движение, возвращаясь к самой себе; отвращается от внешнего мира, когда собирает и соединяет воедино свои способности к постижению в сосредоточении, предохраняющем их от всякого заблуждения; когда отвлекается от множественности внешних предметов, чтобы сосредоточиться в самой себе. Достигнув внутреннего единства… она приводится затем к Прекрасному и Благому…

Душа совершает спиральное движение по мере того, как особым образом просвещается Божественным познанием.

Наконец, душа совершает продольное движение, когда вместо возвращения к самой себе и стремления к духовному единству (в этом случае ее движение было бы круговым) она обращается к окружающему ее сущему и с помощью внешнего мира как совокупности символов возвышается к созерцанию…

Дионисий Ареопагит
Об именах Божиих, 4, 9.

Порой необходимо физическое одиночество, именно там, где сама природа становится молитвой: на «высотах».

Для посвященного в таинство благодати горы предпочтительнее городов. На вершине горы серне не грозит опасность расстаться с шерстью! Беги обитаемых мест, житель высот!

Ефрем Сирин
Проповедь о монашестве, 3.

Так постепенно человек научается проходить сквозь городской шум, неся в себе тишину горного отшельничества.

В мире многие вещи затрудняют зрение, искажают слух и вкус. Вот почему нужно бежать всякой суеты и искать укрытия в пустыне — там, где совершенный покой, где ненарушаемая тишина, где полное безмолвие, где взор устремлен на одного лишь Бога, а слух готов внимать одним лишь Божественным глаголам. С наслаждением слушает человек благозвучный глас Духа, власть которого над душой столь велика, что для раз услышавшего эту музыку она становится слаще еды, питья и сна. Отныне ни мирской шум, ни гул толпы не могут рассеять этой сосредоточенности… Таким образом, взошедшие на вершины гор воспринимают происходящее в городах… просто как бессмысленный и неприятный шум, подобный жужжанию ос.

Иоанн Златоуст
Вторая проповедь к Стелехию о сокрушении.

4. Как надо молиться

Основная мысль, вдруг пронзающая наше сердце независимо от времени и места подобно тому, как влюбленного пронзает и наполняет безмерной радостью воспоминание о той, что разделяет его любовь, — это мысль о том, что Бог существует и любит нас. Он, превосходящая все бездна, берет нас за руку, как своих детей, и вводит в пространство бессмертия и благого вдохновения, свободное от тоски и ненависти, в пространство Святого Духа, давая нам в Евхаристии залог Царства. Тогда Его милосердная любовь проникает в нас, и мы жаждем Его и желаем, чтобы все люди разделили с нами эту радость, чтобы все были спасены.

Я не отвергну Твоей любви,
ибо Ты сотворил меня из персти,
Ты простер руку Свою и хранишь меня.
Вот о чем надлежит размышлять во время молитвы.

Евагрий Понтийский
Протрептик.

Святой авва Евагрий толковал молитву из Евангелия от Матфея: Отче наш, сущий на небесах…

Отче наш, сущий на небесах: это слова, произносимые в ощущении интимной близости к Богу, подобной близости сына, расположившегося на коленях отца.

Да святится Имя Твое: другими словами, да пребудет оно среди нас и прославляется — через наше свидетельство — людьми, которые скажут: вот истинные служители Бога!

Да приидет Царствие Твое: Царство Божие есть Дух Святой; молимся о ниспослании Его на нас.

Да будет воля Твоя на земле, как на небе: воля Божия есть спасение всякой души. Молимся о том, чтобы свершающееся среди сил небесных свершилось среди нас на земле.

Хлеб наш насущный — это наследие Божие. Молимся о том, чтобы залог его был дан нам уже сегодня, то есть чтобы уже в веке сем любовь Божия обнаружила свое действие в нас, разжигая пламенную жажду.

Евагрий Понтийский
Толкования на Евангелия (коптские тексты).

После Отче наш древнейшей молитвой Церкви, сохраняющей преемственность с иудейской молитвой, являются псалмы. «Псалмопение» вносит ритм в жизнь монаха, но всякий верный обязан практиковать его в большей или меньшей степени. Священное Предание подразумевает во всех псалмах Иисуса. В то же время, как объясняет Кассиан, псалмы должны стать нашим голосом, сосредоточивать и выявлять наш самый трагический опыт, стать воплем к Богу о жестоких противоречиях нашей судьбы, о насилии, отчаянии, устремлении.

Слушая псалмы… мы должны стараться увидеть, различить Христа. Отнесите вместе с нами этот псалом к себе, и будем искать в нем Христа: поистине, Он явится ищущим Его — Он, явившийся тем, кто не искал Его. Он не будет избегать жаждущих Его — Он, спасший презирающих Его.

Августин Иппонский
Комментарий на Псалом 98.

Проникнувшись теми же чувствами, что одушевили псалом при его создании, мы сами как бы становимся его авторами, не столько следуя за мыслью псалма, сколько предупреждая ее. Мы схватываем смысл прежде, нежели узнаем букву. Святые слова пробуждают в нас опытное знание, память о нападениях, которые мы пережили в прошлом и должны выдерживать каждый день; о знаках небрежности или, напротив, усердия; о благих делах Божественного промысла и об уловках врага; о грехе забвения, всегда готового проскользнуть в душу, о нашей хрупкости… и нашей слепоте. Все эти чувства мы находим в псалмах. Они — чистейшее зеркало, благодаря которому все происходящее с нами постигается с большей глубиной. Речь идет уже не о вещах, знаемых только понаслышке. Обретая восприимчивость благодаря собственному опыту, мы прикасаемся к их действительному бытию, проникаем в их суть. Они уже не просто вверены нашей памяти, но рождены в глубине сердца как интуиции, составляющие часть нашего существа. Чтение проясняет собою опыт: этим путем душа наша приходит к молитвенной чистоте… Душа простирается к Богу в неописуемых стенаниях…

Иоанн Кассиан
Собеседования, 10, 11.

Когда какое-либо слово или фраза псалма во время личной молитвы потрясает душу, нужно остановиться, погрузиться в эту «интуицию Бога», перестать множить слова, обрести безмолвие в самой сердцевине речи — в Духе, покоящемся в Слове. Относительность литургической молитвы, как и всякого языка, выявляется тогда, когда символ становится реальностью. Множество слов в отдалении и отсутствии ничего не значат рядом с этим внутренним возгласом, этим вздохом, запечатлевшим в себе головокружительную близость Другого…

Превосходство молитвы состоит не в количестве, но в качестве, что подтверждает… сказанное: Молясь, не говорите лишнего и далее (Мф. 6, 7).

Евагрий Понтийский
О молитве, 151.

Если тебе пришло на ум полезное размышление, пусть оно будет тебе вместо псалмопения. Не отбрасывай дар Божий для того, чтобы последовать установленному [правилу]. Молитва, не смешанная с интуицией Бога и умным видением, есть только утомление плоти. Не услаждайся большим количеством псалмов: оно только набросит покров на твое сердце. Одно слово в интимной близи значит больше, нежели тысяча слов в отдалении.

Евагрий Понтийский
Наставления.

Прежде всего, следует научиться возвращать в тело отвлекшуюся мысль. Тело — это келья ищущего Иисуса в безмолвной глубине сердца. Сосредоточенное и благодарное внимание к тончайшим ощущениям составляет, как мы увидим, созерцание Бога в вещах.

Исихаст [от hesychia — безмолвие, спокойствие, блаженство соединения с Богом] — это тот, кто пытается вписать бестелесное в телесное…

Келья исихаста — это пределы его собственного тела. В нем обиталище мудрости.

Иоанн Лествичник
Лествица, 27-я ступень, 5 (7) и 10 (12).

Для сосредоточения и умиротворения ума, для удаления и заглушения непостоянного и в то же время назойливого притока «помыслов» может быть полезно повторение краткой молитвенной формулы. Это не мантра, действенная сама по себе, как в индийской традиции, но слово, обращенное к другому, отношение, призыв на помощь, связь с тем, кого св. Августин называл «Внутренним Наставником». Кассиан приводит формулу, сохранившуюся в западном монашестве.

В самом деле, происходит следующее. Наш ум отклоняется от духовного созерцания и мечется туда и сюда. Придя в себя… мы, подобие пробудившимся ото сна людям, ищем что-либо, что помогло бы нам оживить воспоминание о Боге… Но пока мы ищем, время уходит, и мы вновь впадаем в заблуждение… прежде чем найдем искомое.

Причина этого смущения известна, у нас нет ничего определенного (например, какой-либо формулы), на что мы могли бы направить свой блуждающий ум… Одна мысль непрестанно следует за другой: вечный поток, в котором душа, не ощущающая даже зарождения помыслов, тем менее способна уловить их смену и исчезновение.

Вот та молитвенная формула, которую вы ищете. Всякий монах, стремящийся стяжать непрестанное памятование о Боге, должен приобрести привычку все время держать ее в уме, что позволит ему отбросить иные помыслы… Это тайна, которой нас научили немногие из оставшихся в живых отцов-монахов первого века; мы же сообщаем ее редким душам, поистине жаждущим знания. Для того, чтобы непрестанно пребывать в памятовании о Боге, прибегайте к формуле: Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне (Пс. 69, 2) Этот краткий стих выражает все чувства, которые способна воспринять человеческая природа, подходит к любой ситуации: во вражде — дабы освободиться от нее, в процветании — дабы сохранить его, не впадая в гордыню… Можете повторять его за работой, за различными занятиями, в дороге… Пусть сон смыкает вам глаза за произнесением этих слов, пусть уста ваши договаривают их даже во сне… Пребывайте в размышлении над ними согласно предписанию Моисея: Сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая (Втор. 6, 7).

Иоанн Кассиан
Собеседования, 10, 8, 10.

Аскеты христианского Востока использовали аналогичную формулу, в которой призыв на помощь сопровождался полным доверия забвением себя: «Господи, как Ты хочешь и ведаешь, помилуй меня». Или просто: «Господи, помилуй», Kyrie eleison. И сегодня в восточном монашестве многократное повторение этой формулы смиренно предваряет призывание Имени Иисуса.

Авву Макария спросили: «Как молиться?» Старец ответил: «Нет надобности впадать в многословие. Довольно воздеть руки и сказать: «Господи, как Ты хочешь и ведаешь, помилуй меня!» Если чувствуешь стеснение в брани, воззови: «Помоги!» Бог знает, что хорошо для вас, и смилуется над вами».

Апофтегмы
Макарий, 19.

Подобные краткие формулы позволяют молиться на ходу и в дороге. Тогда становится очевидным, что для молитвы у нас гораздо больше времени, нежели представлялось.

Я хочу показать тебе, что и занимаясь своими делами, не прекращаю молитвы. Вот, я здесь, восседаю с Богом. Когда же начинаю замачивать свои листки и сшивать их шнуром, то говорю: Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои (Пс. 51, 3). Разве это не молитва?

Апофтегмы
Лукий,

Затем следует призывание в различных формулах Имени Иисуса, как будет очевидно из нижеследующих текстов. Формула «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного» была зафиксирована, как представляется, не ранее XIII века. Исток ее — в «методе», соответствующем (хотя и в совершенно иных масштабах) современному стремлению к эффективности.

Призывание Имени Иисуса совершенно естественно согласуется с дыхательным ритмом. Как дышится, так и молитва совершается.

[Антоний] призвал двух своих собратьев… и сказал им: «Всегда дышите Христом»…

Афанасий Александрийский
Житие Антония, XCI.

Пусть поминовение Иисуса всегда соединяется с твоим дыханием, и познаешь значение безмолвия.

Иоанн Лествичник
Лествица, 27-я ступень, 2-я часть, 26 (62).

Произнесение Имени означает не обладание (как в магии архаичных религий), но призыв к Присутствию: присутствию Христа, а через Него и Троицы (Христос, напомним, означает «помазанник»: помазует Отец, помазание же есть Дух). Поскольку человек — образ Божий, поскольку образ этот восстановлен и усилен в нем крещальной благодатью, постольку Присутствие уже пребывает в нем, в его «сердце» — в самом центре, в глубочайшей глубине, которая есть одновременно выход в трансцендентность. (Физическое «сердце» символизирует и включает в себя это духовное сердце, не отождествляясь с ним целиком). Но это Присутствие в «сердце» неосознанно; призыв к нему означает постепенное проявление его для восприятия через соединение ума и сердца.

Устремим взор наш в глубину сердца, непрестанно памятуя о Боге…

Диадох Фотикийский
Гностические главы, 56.

Дух Святой, Дыхание Божие, предвечно соединен со Словом. Следовательно, когда ум и дыхание человека возвещают Имя воплощенного Слова — Иисуса, — они соединяются со Святым Духом, и человек дышит и мыслит в Духе. Ум как бы тяжелеет через призывание и вновь обретает связь с сердцем. Присутствие Духа в сердце становится осознанным, ум и сердце соединяются в то умное сердце, где человек сосредоточивается и раскрывается, воссоединяется, гармонизируется и бесконечно расширяется. Это умное сердце и представляет собой собственно «местопребывание Бога».

Авва Евагрий говорил: Мучимый помыслами и плотскими страстями, я отправился к авве Макарию и сказал ему: «Отче, скажи мне слово, которым я мог бы жить». Авва Макарий ответил: «Привяжи якорный канат к камню, и милостью Божией лодка переплывет по диавольским волнам коварного моря…» Я спросил: «Что это за лодка, канат и камень?» Авва Макарий объяснил: «Лодка — это сердце твое, храни его. Канат — это ум твой; прилепись умом к Господу нашему Иисусу Христу, Который есть камень крепчайший, нежели любые волны .. Ведь не просто произносить при каждом вдохе: Господи Иисусе Христе, помилуй меня; благословляю Тебя, Господи Иисусе, помоги мне».

Псевдо-Макарий
Коптский цикл апофтегм.

Тогда ум человека удивительным образом созерцает в самом себе и за пределами себя свет своей собственной глубины, заключающий в себе мир: «Чистое сердце становится внутренним небом со своим солнцем, луною и звездами», — говорит Филофей Синаит (О воздержании, 27). Но этот свет оказывается таковым только потому, что через него являет себя Свет нетварный, Свет Преображения, Пасхи, Парусии. «Схождение» в глубину сердца тождественно «восхождению» Моисея на гору Синай. Умное сердце есть внутренний Синай, где Бог открывается в светоносном мраке, а человек, чтобы вынести этот огонь и не умереть, укрывается в расселине скалы, то есть в человечестве Иисуса.

В этом Предании свет никогда не сводится ни к одному лишь вхождению ума в сердце (enstasis), ни к полноте самой по себе, но исходит от Лика распятого и прославленного Христа, предстоящего Отцу, и почти отождествляется с Духом Святым. «Зеркало души самой природой предназначено отразить черты и лучезарный образ Христа» (Филофей Синаит, О воздержании, 23).

Когда ум, совлекшись ветхого человека, облачится в человека благодати, тогда во время молитвы он видит самого себя уподобившимся по цвету сапфиру или небу, которое Писание называет местопребыванием Бога, виденного праотцами на горе Синай.

Евагрий Понтийский
Практические главы к Анатолию, 70.

Когда мы закрываем все выходы ума вовне памятованием о Боге, тогда ум непременно вынуждает нас к усилию, способному удовлетворить его потребность в деятельности. Необходимо сосредоточить ум на призывании Господа Иисуса как на единственном занятии, вполне отвечающем его цели. Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12,3)… Кто непрестанно держит в глубине сердца Его Святое и Славное Имя, тот может созерцать также и свет собственного ума. Имя Господне, строго хранимое мыслью, в интенсивном переживании уничтожает всякую душевную нечистоту, ибо сказано: Господь, Бог твой есть огнь поядающий (Втор. 4,24). После этого Господь приводит душу к великой любви… Имя Его — драгоценная жемчужина. Ради нее человек может продать все свое имение, чтобы, глядя на нее, радоваться неизреченной радостью.

Диадох Фотикийский
Гностические главы, 59.

Итак, душа призывает «Господа Иисуса» в Духе Святом, ибо, как пишет Павел, только Духом Святым можем мы исповедовать Иисуса Господом… Диалог любви, не прекращающийся даже в безмолвной светоносной полноте, ибо свет этот есть наполнение и как бы ореол неистощимого богатства встречи.

Благодать вместе с душою восклицает Господи Иисусе подобно матери, которая учит ребенка произносить слово Отец, повторяя его вместе с ним… Поэтому апостол говорит: Дух подкрепляет нас в немощах наших, ибо мы не знаем, о чем молиться как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8, 26).

Диадох Фотикийский
Гностические главы, 61.

Признаки вхождения в исихию, то есть в безмолвие, мир, радость единения с Богом, замечательно описаны св. Исааком Сирином в нижеследующем тексте: внезапное наступление длящегося безмолвия через какой-либо стих или слово; волнение всего существа, отрешение от всех внешних впечатлений и благодатные слезы, тихо льющиеся, не искажая лица; соединение на мгновение ума и сердца. Это последнее замечание очень важно: оно показывает, что речь идет не о механическом, «техническом» согласовании слогов молитвы с сердечным ритмом, но о молитве «всем сердцем»: тогда исключительно действием благодати «на мгновение» достигается «погружение» ума в сердце.

Если во время молитвы ты по возможности удаляешься от всякого рассеяния и внезапно слова молитвы замирают на языке, и душа охватывается безмолвием, и если безмолвие это длится помимо твоей воли — знай, что ты готов вступить в мир Божий…

И еще: если в этом благодатном состоянии при всякой зарождающейся в душе мысли, всяком воспоминании или созерцании слезы наполняют твои глаза и льются без усилия по щекам твоим — знай, что стена разверзлась пред тобою…

И если ты обнаруживаешь время от времени ум твой погруженным в сердце — непредвиденно и вне всякого правила, — и если он задерживается там… если после этого ты ощущаешь члены твои как бы охваченными сильной слабостью, а в уме воцаряется покой, и это состояние длится — знай, что облако уже осенило твое жилище.

Исаак Сирин
Аскетические трактаты, 12-й трактат.

Интенсивное размышление об Отце, то есть о нашем усыновлении во Христе, может на мгновение исторгнуть нас из потока времени и приобщить к вечной любви, связующей Отца и Сына. За гранью всякого словесного выражения и даже всякого молитвенного движения душа познает то, что Кассиан называл «огненной молитвой»: поглощенность бездной троичного света и любви.

Различные образы молитвы [прощения, обеты, ходатайства о других, чистая хвала] сменяются еще более возвышенным состоянием… Это видение одного лишь Бога, безмерного пламени Его любви. В него погружается и им поглощается душа, беседуя с Богом как с родным отцом — с особенной, интимной нежностью.

На то, что стремление к этому состоянию — наш долг, указывает сама молитва Господня словами: Отче наш. Итак, исповедаем, что Бог и Господь вселенной есть наш Отец, и значит — мы призваны из рабского состояния к сыновству.

Иоанн Кассиан
Собеседования, 9, 18.

Молитва Отче наш возносит регулярно обращающихся к ней к той огненной молитве, которую столь немногие познают на опыте. Это невыразимое состояние, превышающее всякое человеческое чувство. В нем нет ни звука голоса, ни движения языка, ни произносимого слова. Всецело исполненная света душа не нуждается более в помощи человеческого языка с его всегдашней ограниченностью, но, совокупляя всего человека, становится изобильным источником, откуда истекает молитва и невыразимым образом устремляется к Богу. В это краткое мгновение душа успевает сказать столько, что, придя в себя, не в состоянии ни с легкостью повторить, ни даже вспомнить сказанного ею.

Иоанн Кассиан
Собеседования, 9,25.

Св. Исаак Сирин, в свою очередь, отличает простую молитву в ее многообразных формах от молитвы созерцательной, в которой человек становится «словно бездыханным телом», пребывает в своего рода экстазе, однако все еще воспринимаемом как молитва. Наконец, с прекращением всякой деятельности языка, ума и сердца приходит неизреченное состояние, полное безмолвие, ибо сама Троица сотворяет обитель в душе.

Именно в тот момент, когда человек обращается к Богу со словами молитвы, делая над собой усилие, чтобы полностью сосредоточить… свои мысли, он открывается одному лишь Богу и одного Его держит в сердце. Тогда человек постигает непостижимое. Ибо Дух Святой… дышит в нем, так что в состоянии высочайшего внимания прекращается даже молитвенное движение, и бодрствующий ум весь бывает охвачен восхищением и любовью и не помнит уже ни своего желания, ни своей собственной просьбы. Ум тогда погружен как бы в глубокое опьянение. Он более не пребывает в мире, не отличает души от тела, не помнит о вещах. Великий и божественный Григорий сказал об этом: «Молитва есть чистота ума. Она прекращается сама собой, когда свет Пресвятой Троицы восхищает ее в трезвении».

Исаак Сирин
Аскетические трактаты, 32-й трактат.

Одно дело — радость молитвы, и другое — молитва созерцательная. Вторая лучше первой, как взрослый человек совершеннее ребенка. Случается, что стихи псалма наполняют уста сладостью, и даже один стих во время молитвы останавливает нас своей неисчерпаемостью, не давая идти далее. Но случается и так, что из молитвы рождается созерцание, которое прерывает исходящие из уст слова. Тогда человек приходит в экстаз; созерцание делает его словно бездыханным телом. Это и есть то, что мы называем созерцательной молитвой… Но это созерцание все еще измеримо… это все еще молитва. Умное делание не достигло еще предела, за которым более нет молитвы и начинается высшее состояние. В самом деле, молитвенные движения языка и сердца суть ключи, но то, что следует затем, есть вхождение в сокровищницу. Здесь должно умолкнуть всяким устам и всякому языку, и сосредоточивающему в себе помыслы сердцу, и управляющему чувствами разуму, и размышлению — суетливой и нескромной птице. Пусть прекратится всякая суета .. ибо пришел Хозяин дома.

Исаак Сирин
Аскетические трактаты, 31-й трактат.

Эта полнота ни в коей мере не отменяет ум, но оплодотворяет его. Святоотеческая духовность не является антиинтеллектуалистичной. Она рассматривает человека как logikos, то есть как сообразного Логосу, способного к раскрытию Смысла, а значит — к благой рациональности. Чем более проникается ум светом любви Божией, тем более он очищается, утончается, расширяется и наполняется строгими и прекрасными помыслами, которые Исихий Синаит сравнил с дельфинами. В самом деле, как дельфин своими прыжками сплетает воздух и воду, так и помыслы освященного ума соединяют человеческое и Божественное (известно, что для первых христиан дельфин символизировал Христа, единство в Нем двух природ).

Молитва без отвлечения есть высочайшее делание ума.

Евагрий Понтийскнй
О молитве, 35.

Сердце, совлеченное воображения, в конечном счете производит в самом себе святые и таинственные помыслы. Это подобно тому, как над гладкой поверхностью моря видны всплески рыб и замысловатые прыжки дельфинов.

Исихий Синаит
О воздержании и добродетели, 156.

5. Стать молитвой

Молитва в пределе становится «спонтанной», «непрестанной»: она освобождает глубочайшие устремления нашей природы и тайную хвалу всего сущего. В ней — конец изгнанию из славы. Само пульсирование крови, интуиции сердца, помыслы ума не устают «втайне воспевать сокрытого Бога».

Обитающий в человеке Дух не покидает его с тех пор, как человек весь сделался молитвой, ибо сам Дух не перестает молиться в нем. Спит человек или бодрствует, молитва отныне не оставляет его души. Во время еды, питья или сна, или любого другого занятия, и даже в самом глубоком сне, благоухание молитвы беспрепятственно возносится в его сердце. Молитва более не покидает его. Во всякое мгновение жизни, и даже по видимости прерываясь, молитва всегда втайне совершает в человеке свое действие. Один из отцов-христоносцев говорил, что молитва есть безмолвие чистых, ибо их помыслы суть Божественные движения. Движения чистого ума и сердца — это сладчайшие голоса, которыми такие люди не устают втайне воспевать сокрытого Бога.

Исаак Сирин
Аскетические трактаты, 85-й трактат,

Через аскетическое делание (praxis), через «добродетели», сами по себе уже богочеловеческие и облекающие нас во Христа, наконец, через постижение тайны существ и вещей молитва становится состоянием. Человек более не молится, в смысле совершения волевого акта (порой нелегкого), но он есть молитва, он дает смысл и голос немой и мучительно трудной молитве всего творения, и молитва эта, усовершая «добродетели», излучается из него как любовь, принимающая все и всех.

Мы приходим к добродетелям, чтобы раскрыть сущности (logoi) тварных существ.

Мы приходим к сущностям тварных существ, имея в виду утвердившего их Господа.

Что же касается Его, Он обыкновенно является, когда молитва становится состоянием.

Евагрий Понтийский
О молитве, 52.

Человек, этот странник на земле, этот изгнанник, понимает тогда, что нет у него иного пристанища, кроме Бога, Он творит себе обитель в единстве Отца и Сына — единстве, образующем самое пространство Духа. Отныне человека несет дыхание единства, полнота Троицы. Отныне в нем и им прославляется жизнь.

Именно тогда осуществляется в нас молитва, обращенная Спасителем к Отцу о своих учениках: Да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них (Ин. 17,26)… Полнота любви, которою Бог возлюбил нас (1 Ин. 4,10), проникает в наше сердце через осуществление этой молитвы Господа… Вот каковы будут признаки этого: Бог станет нашей любовью и желанием, нашим научением и размышлением. Он станет нашей жизнью. Единство Отца с Сыном и Сына с Отцом охватит наши чувства и ум. И как Бог любит нас со всей полнотою любви, так и мы соединимся с Ним неумалимой любовью — так, что в Нем будем дышать, мыслить и говорить.

Таким образом достигнем мы цели, о которой говорили и которую Господь предназначал нам в Своей молитве: Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин. 17, 21) Отче, которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною (Ин. 17, 24).

Такова должна быть наша цель: обрести уже в этой жизни дыхание единства как предвосхищение жизни и славы небесной. Таков предел совершенства: …чтобы вся наша жизнь, всякое движение сердца собрались в единую и непрерывную молитву.

Иоанн Кассиан
Собеседования, 10, 7.

Некоторые становятся пустынниками, недвижимыми или странствующими столпами молитвы. Они отвергают всякое «приручение» — даже монашеских общин, — чтобы усвоить себе порывистую свободу диких животных. «Жители гор», обитающие в вышине и свободе.

Пустыня много лучше обитаемых мест для ищущего славы Божией, и горы много предпочтительнее городов для познавшего благодать. Вглядись: звери пустыни не покоряются бичу, и горным сернам не грозит стрижка. Взгляни на дикого осла в пустыне: никто не взбирается ему на спину. Посмотри на косулю среди пустыни: она не теряет свободы. Обрати взгляд на горных оленей: они не влачат ярма. Взгляни на хищников: им не отмеряют пищи мерою…

Если орел совьет гнездо в доме, дым выест ему глаза. Если онагр или косуля выйдут на равнину, их преследует страх. Если хищник приблизится к городским стенам, он потеряет там свою шкуру. Если олень спустится в долину, он лишится рогов. Горный козел, травимый собаками, оставляет им клоки вырванной шерсти… Великолепие, составляющее красоту диких животных, исчезает на равнине. Самые свирепые львы побеждены, укрощены и заперты в клетку.

Итак, гляди на животных и беги домов, о житель гор, и не будь беспечен.

Ефрем Сирин
Проповеди о монашестве, 3.

Но подлинная пустыня — внутри, как подчеркивает с чисто женской рассудительностью амма Синклетикия.

Амма Синклегикия говорила: «Многие живут в горах, а ведут себя так, словно живут в городской суете, и погибают Можно жить среди толпы и хранить внутренне отшельничество, а можно жить одному и быть исполненным внутри суеты толпы».

Апофтегмы
Синклетикия, 1.

Поиск «молитвенного состояния» не является исключительной привилегией анахоретов. Все существование христианина, вплоть до обыденнейших забот, может стать молитвой, если надежда и вера ведут это существование сквозь все превратности, если все оно раскрыто свету креста и воскресения. Тогда человек обретает способность продолжить литургию в культурной и социальной жизни, «совершать благодарение (евхаристию) во всех вещах», как требовал апостол Павел.

Соединяющий молитву с необходимыми заботами, а заботы с молитвой, молится непрерывно. Только так может считаться осуществимым предписание о непрестанной молитве Оно состоит в том, чтобы рассматривать все существование христианина как одну великую молитву, где все, что мы привыкли именовать, есть не более, чем часть.

Ориген
О молитве, 12.

Молитва непрерывна, когда ум прилепляется к Богу с великим воодушевлением и великим желанием и всегда обращается к Нему с верой и надеждой во всех свершениях и событиях жизни.

Максим Исповедник
Аскетическая книга, 25.

Как осуществляется в каждом из нас полнота Славы Божией? Если то, что я делаю и говорю, совершается мною к славе Божией, то мои слова и действия исполнены славы Божией. Если мои начинания и планы — к славе Божией, если моя пища и питье, если все мои жесты — к славе Божией, — тогда и меня касаются слова: «Земля исполнена славы».

Ориген
Четвертая гомилия на видения Исайи, 1.


© 2010 Институт христианской психологии
Разработка сайта - «Арефа»